Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Думаю, мы выступили бы в тот же вечер, распей мы еще бутылку гранатового вина, но вышло так, что мы решили выйти на рассвете. Мы отправлялись в путь налегке, но это нас не заботило – если мы не утратили нашей ловкости, то легко сумеем разжиться съестным, обирая бесхитростных поселян. А пока мы отправились домой, где нас неласково встретил хозяин и, не стесняясь в выражениях, потребовал плату за постой. Однако нас, витавших в облаках, было не запугать, и мы лишь с презрением от него отмахнулись, чем если не убедили его, то изрядно удивили.
Проспали мы долго, солнце успело забраться высоко на лазурный небосклон, когда мы вышли за ворота Узулдарума и свернули на север в направлении Коммориома. Мы плотно позавтракали янтарными дынями и украденной курицей, которую пожарили в лесу, после чего отправились дальше. Несмотря на усталость, что настигла нас к вечеру, путешествие было не лишено приятности, и по пути мы не упускали возможности исследовать окружающие ландшафты и населявших их местных жителей. Боюсь, некоторые из них до сих пор вспоминают о нас с сожалением, ибо мы не отказывали себе ни в чем, что могло возбудить наш интерес или аппетит.
То была славная местность, где на каждом шагу нас ждали фермы и сады, бегущие потоки и буйство лесной зелени. Ближе к вечеру мы набрели на древнюю заросшую дорогу, которой давно никто не пользовался и которая вела вглубь джунглей, окружавших Коммориом.
Никто не видел, как мы туда свернули, и никто не встретился нам на пути. Один шаг – и мы оказались за пределами человеческих познаний, а молчание леса вокруг нас было таким звонким, будто нога смертного не ступала на эту дорогу с тех пор, как много веков назад город покинул легендарный царь со своими подданными. Толстенные стволы, подобных которым нам видеть не доводилось, словно древними паучьими сетями, оплетены были ползучими лианами не моложе, по-видимому, самих деревьев. Цветы поражали нездоровыми размерами; их лепестки были белыми, как смерть, или алыми, словно кровь, а ароматы удушливо-сладкими или зловонными. Плоды на деревьях тоже были гигантские – багровые, оранжевые и красно-коричневые, – однако что-то мешало нам их сорвать.
По мере нашего продвижения лес становился гуще, растительность пышнее, а между широкими плитами, которыми была вымощена дорога, расталкивая их, пробивались древесные корни. Хотя солнце еще не село, тени от гигантских стволов и сучьев сгустились, и мы шагали в темно-зеленом сумраке, наполненном тяжелыми ароматами гниющей растительности. Ни птиц, ни зверей, каких рассчитываешь встретить в обычном лесу, здесь не было, однако порой мы натыкались на свернувшихся бледными, тяжелыми кольцами змей, которые ускользали от нас в густой подлесок, или на громадных мотыльков причудливой и зловещей окраски, пролетавших прямо перед нами, прежде чем исчезнуть во мраке. Уже в полутьме огромные лиловые летучие мыши с крохотными рубиновыми глазками вспархивали над ядовитыми на вид фруктами, которыми лакомились, одаряя нас злобным взглядом и бесшумно кружа над нашими головами. Мы ощущали чье-то еще невидимое присутствие – за нами наблюдали; благоговейный страх и смутный ужас перед чудовищными джунглями заставили нас приумолкнуть, и теперь мы только изредка перешептывались.
Среди прочих вещей, которые нам удалось добыть за время прогулки, был бурдюк с пальмовым спиртом. Несколько глотков обжигающей жидкости изрядно скрасили тяготы пути, а теперь помогали удержать страх в узде. Каждый из нас хорошенько приложился к бурдюку, после чего джунгли показались нам уже не такими страшными, и мы искренне недоумевали, почему позволили молчанию и мраку, бдительным летучим мышам и нависшей над нами необъятности омрачить наш дух; по-моему, после второго глотка мы запели.
Когда на лес опустились сумерки и восковая луна взошла на небосклон, сменив дневное светило, мы так прониклись духом приключений, что решили не останавливаться и достичь Коммориома той же ночью. Мы закусили едой, которую позаимствовали у местных, и несколько раз приложились к бурдюку. Затем, хорошенько взбодрившись, переполненные отвагой и желанием завершить наше благородное предприятие, снова двинулись в путь.
Идти пришлось недолго. Обсуждая с пылом, заставлявшим забыть о тяготах пути, какая добыча среди таинственных сокровищ Коммориома первой угодит к нам в руки, мы сначала заметили над верхушками деревьев в лунном свете мраморные купола, затем между стволами замаячили колонны тенистых портиков. Еще несколько шагов – и мы наткнулись на мощеные улицы, уводящие вглубь дикого леса, где чудовищных размеров пальмовые листья шелестели над древними крышами.
Мы остановились, и снова тишина древнего запустения запечатала наши уста, ибо дома были мертвы и белы, как могилы, а глубокие тени, которые их окружали, – холодны, зловещи и таинственны, словно смертная тень. Казалось, что солнце веками не освещало этих стен, что ничего теплее мертвенного лунного света не касалось мрамора и гранита со времен, когда пророчество Белой сивиллы из Полариона стало причиной исхода и запустения.
– Жаль, что сейчас не белый день, – глухо и сипло пробормотал Тирув Омпаллиос, и его слова в мертвой тишине прозвучали особенно громко.
– Тирув Омпаллиос, – ответил я, – надеюсь, ты не пребываешь в плену суеверий. Не хочется думать, что ты поддался ребяческим фантазиям презренной толпы. А посему выпьем.
Мы изрядно опустошили бурдюк, ничуть не привередничая относительно букета, и так замечательно взбодрились, что отправились исследовать уходящую влево аллею, проложенную с математической точностью, но вскоре исчезавшую среди пальмовых листьев. Здесь, на отшибе, на площади, которую пока что пощадили джунгли, мы обнаружили маленький храм древней архитектуры, который производил впечатление строения еще старше, чем соседние дома. Он также отличался от них материалом – то был темный базальт, почти скрывшийся под лишайниками, которые выглядели одного с ним возраста. Квадратный храм не имел ни куполов, ни шпилей, ни колонн у фасада – только несколько узких окон высоко над землей. В наши дни такие храмы в Гиперборее встретишь редко, однако мы признали в нем место поклонения Цатоггуа, одному из божеств древних. В наши дни люди перестали возносить ему молитвы, но говорят, что перед его пепельными алтарями до сих пор кладут поклоны