Утратив чувство реальности, Мэррин не знала, сколько прошло времени, но внезапно она обнаружила, что больше не держит его за отвороты, зато он сам сжимает ее плечи сильными ладонями. И уже непонятно, кто кого целует – она его или он ее.

Джерад сел на край кровати и, не отрывая глаз от девушки, хрипло проговорил:

– Мэррин…

Больше всего на свете ей хотелось снова оказаться в его объятиях. Словно прочитав ее мысли, Джерад спустил с плеча Мэррин тонкую лямку ночной сорочки и стал целовать обнаженное плечо. Сладкая волна удовольствия стала подниматься из самых недр ее существа.

Уверенным движением Джерад опрокинул Мэррин на подушки и сам лег рядом. Сердце ее колотилось с такой бешеной силой, что, казалось, вот—вот выскочит из грудной клетки, но Мэррин едва ли замечала это. Губы горели от поцелуев, а Джерад снова и снова целовал ее, и она отвечала с такой же страстью.

Вот его пальцы медленно прошлись сверху вниз вдоль ее позвоночника, потом дотронулись до груди.

Мэррин закрыла глаза и тихо вздохнула от восторга. Человек, которого она так любит, лежит рядом и ласкает ее. О таком блаженстве можно только мечтать.

– Джерад! – вскрикнула она, когда его пальцы взяли в плен ее набухший сосок.

– Милая моя, сладкая Мэррин, – выдохнул Джерад, продолжая ласкать ее грудь.

Мэррин охватила истома, а он откинул с нее одеяло и как—то незаметно снял ночную сорочку.

Вся во власти неземных ощущений, ни разу не испытанных ею ранее, она поняла, что лежит совершенно голая, только когда между их телами осталась всего одна деталь нижнего белья Джерада. Когда он успел снять халат, оставалось загадкой. Куда делась ее сорочка – тоже.

Джерад прижал ее к своей груди, и Мэррин судорожно сглотнула. Она хотела сказать, что любит его всем сердцем, всей душой, слова признания едва не сорвались с ее губ. Но, ощущая неловкость, она заставила себя молчать. Как говорить о таких вещах, если лежишь совершенно голая, а твой любимый бесцеремонно тебя рассматривает! Мэррин смущенно улыбнулась, а Джерад, утопая в синеве ее глаз, провел пальцем по великолепной груди.

– Ты очень красива, – пробормотал он.

Потом голова его склонилась, и губы, всосав розовый сосок, начали дразнить нежную плоть. Мэррин перестала владеть собой. Спина ее выгнулась, дыхание стало хриплым и прерывистым.

– Джерад! – в экстазе выкрикнула она его имя.

Он поднял голову и взглянул на нее.

– С тобой все в порядке?

– О да, да. Я хочу тебя, – стыдливо опустив ресницы, призналась Мэррин.

– Любимая!

И он начал покрывать поцелуями ее раскрасневшееся лицо. Задыхаясь от страсти, она отвечала на его поцелуи. Их тела переплелись, и она инстинктивно еще теснее прижалась к нему, водя руками по его телу, упиваясь фантастическими ощущениями от пряного аромата, исходящего от него.

Джерад издал горловой звук, его ладонь спустилась к бедру Мэррин, а потом начала медленно двигаться вверх, раздвигая ее ноги. Но когда его пальцы достигли самых интимных местечек Мэррин, ее охватила паника.

– Нет! – всхлипнула она, хотя все внутри кричало: «Да! Да! Скорее! Сейчас!»

Джерад застыл.

– Нет?

Он устремил на нее непонимающий взгляд. А Мэррин разрывалась между любовью к нему и скованностью.

– Прости, – прошептала она.

Он не мог поверить своим ушам, и Мэррин хорошо понимала его состояние. Наверное, еще ни одна женщина на свете, позволив мужчине зайти так далеко, не говорила ему в самый решающий момент «нет». Тем более она сама затащила его в постель. Но что—то в глубине сознания говорило ей, что она права.

Мэррин отодвинулась на край кровати. Джерад был настолько ошеломлен, что не стал удерживать ее. Мэррин села, повернувшись к нему спиной.

– Я… ты… – Мысли мешались у нее в голове.

Ей хотелось сказать, как сильно она любит его, но она знала заранее, что ее признание не улучшит положения.

– Ты… ты опоздаешь, – нервно проговорила она. – Ты сказал, что тебе надо уехать очень рано.

В эту минуту она не могла повернуться и посмотреть ему в глаза. Она знала, что ничего хорошего в них не увидит.

Голос Джерада подтвердил ее опасения. Звучал он холодно и отстраненно:

– В следующий раз я поставлю будильник на четыре утра.

С этими словами Джерад поднялся с кровати, забрал халат и вышел вон.

А Мэррин оставалась сидеть, где сидела, еще целую вечность. До нее доносились звуки его шагов, потом она услышала, как он хлопнул дверью, вывел из гаража свою машину и уехал.

Чувство непоправимой утраты сдавило ей сердце, потому что она поняла: никогда он не поставит будильник на четыре утра, чтобы заняться с ней любовью. Она все разрушила сама, своими руками уничтожила собственное счастье.

Когда Мэррин вернулась домой, ее родные уже встали, но по причине столь раннего часа пребывали в дурном расположении духа и к разговорам были не расположены. Это вполне устраивало девушку: ей казалось, что задай ей кто-нибудь хоть один вопрос по поводу минувшего уикенда, и она немедленно расплачется.

В офис она приехала вовремя, но свою работу выполняла на автопилоте, поскольку мысли были заняты совсем другим. В голове все время вертелся один—единственный вопрос: почему, если она так любит Джерада, если сама хотела заняться с ним любовью, почему отказала ему в самый последний момент?

И только на обратном пути домой с работы, когда она автоматически крутила руль автомобиля, до нее дошло, что руководило ею сегодня утром. Она должна Джераду крупную сумму денег. И натура – называйте это гордостью, называйте как хотите – не позволяла ей отдаться ему именно по этой причине.

Мэррин въехала на парковочную площадку и остановила машину рядом с отцовской развалюхой. Медленно вылезла, захлопнула дверцу, думала лишь о своем долге Джераду и о том, что этот долг нужно отдать как можно скорее. Этот долг стоит непреодолимой преградой между—ней и Джерадом… Правда, теперь ни о каких серьезных отношениях и речи быть не может, но расплатиться необходимо…

Позже, когда вся семья сидела за столом, Мэррин было уже не до улыбок. Стоило малышу Сэму сменить гнев на милость и перестать орать, как Китти принялась нахваливать приготовленные Мэррин рыбные палочки с картофельным пюре. На что Куини не замедлила вставить:

– Да уж, не сравнить с той жуткой бурдой, которую мама подала в субботу. Дедушка тогда страшно ругался и требовал выкинуть все в ведро, а потом… Ой!

Она замолчала и в испуге прихлопнула рот ладошкой.

Нельзя сказать, что Мэррин, занятая своими мыслями, прислушивалась к восьмилетней болтушке, но это громкое «Ой» и сердитые взгляды взрослых привлекли ее внимание. Должно быть, в субботу что—то произошло.