Потом отрок – рыжий с проседью, лет уж под сорок – обвёл взором горницу и, не обнаружив ничего подозрительного, показал согнутым пальцем Хотену, чтобы тот приблизил к его устам волосатое своё ухо. Прошептал значительно:

– Великий князь велел передать, что половецкие полчища разделились: часть пошла с Кзою на Посемье, а иные с Кончаком сюда, на Русскую землю.

Хотен постарался скрыть усмешку и легко поклонился:

– Благодари от меня великого князя. Скажи, что мы с князь-Всеволодом поскачем на Чернигов сперва. Пива не желаешь ли?

Дружинник отказался от пива, сославшись на то, что в эти дни им, Святославовой дружине, ни минуты покоя: заваливает поручениями. Отсюда сразу же к Севке-князьку – а вдруг пьян спит? Или по городу шатается?

А хотелось Хотену ухмыльнуться, потому что тайные сведения, которыми Святослав Всеволодович любезно поделился с сыщиком, с утра уже пронеслись по Киеву от двора до двора, от одной бабы-сплетницы к иной. Ведь привёз эти новости суздальский купец, которому половецкие ханы поручили передать русским князьям издевательское послание: «Ваша братия у нас, так что идите к нам за нею. А не то мы сами к вам за своей, что у вас в полоне, придём». И ещё потребовали за полоненных князей совершенно несусветный, с потолка взятый выкуп – за Игоря Новгород-Северского две тысячи гривен серебра, за Всеволода Курского – полторы тысячи гривен, а за молодых князей по тысяче. Да ведь во всей Русской земле не найти столько серебра! Заезжий купец не потаил новостей, пробиваясь на рассвете со своим товаром сквозь Лядские ворота, ибо, полагая себя полноправным послом от половецких князей, не пожелал платить пошлину. Скверные эти новости принесла на Хотенов двор Прилепа, вернувшись с заутрени.

Хотен проводил гонца до дверей, вернулся и уселся на свое излюбленное место – на скамье у окна. Пора было уже собираться. Что ж, он выпарился в бане ещё вчера. Хорошо натопила баньку Прилепа и славно выдрала затем веником ему спину… Привычно подкрутив седой ус, подумал сыщик, что весна действует и на такого старого пня, как он. И ещё близкая разлука – что тут скажешь, привык ко Прилепе, ох как привык, поистине прилепился телом и душою!

Легка на помине, заглянула баба в дверь, буркнула:

– Одёжа походная в ложнице, на постели.

Хмыкнул он и, не торопясь, простуженную навсегда поясницу оберегая, поднялся со скамьи. Ночью привиделось ему, что не с Прилепой спит, а с самкою лютого зверя. Ослепительно красива была эта полосатая огромная кошка, то ласкала его бесстыдно своим горячим языком, то грозилась, ревнуя к Несмеяне, тяжёлой костистою лапой… Дурное настроение Прилепы можно понять: и его, многолетнего сожителя своего, давно уже не отпускала так далеко, и за сына их старшего, Сновидку, печалится, коего берёт он с собою оруженосцем. Однако почему всё-таки в глаза не смотрит? Что задумала? Уж не завела ли на старости лет себе женишка? Или не завела ещё (он бы заметил!), а только замышляет завести, пока хозяина дома не будет?

И на пустом месте Хотен до того расстроился, что даже не проверил, тот ли доспех и нужное ли оружие отобрал для поездки Сновид.

Уже из двора выезжая, попросил он Прилепу:

– Ты уж покрутись немного около монастыря, помоги с делом матери Олимпиады.

Она подошла вплотную, улыбнулась соблазнительно и прошипела:

– Возвернёшься – сам полюбовнице поможешь, кобель старый! Бывай здоров!

У Лядских ворот нашел Хотен кучу людей и коней, из которой вдруг вынырнул средовек с таким знакомым лицом… Ну да, конечно же, Хмырь! Радость от встречи с бывшим холопом тут же растворила в душе Хотена досаду на Прилепу, и в печальный миг прощания не сумевшую сдержать свой проклятый норов. С помощью Сновида сошёл он с коня и обнял заматеревшего и немного за пролетевшие годы сгорбившегося Хмыря.

– Здорово, хоробр! Вот уж не думал, что именно здесь увидимся! С таким надёжным мужем, как ты, теперь хоть на край света!

– Живи вечно, Хотен Незамайкович! Сколько лет, сколько зим – а ты всё такой же! Орел!

– Где уж там, тоже нашел мне орла… Но мне обещал великий князь, что поеду с десятком молодого Неудачи Добриловича…

– Да уж, – погрустнел Хмырь. – Не досталось мне должности и на сей раз. Разве теперь смотрят на заслуги, Хотен Незамайкович? Однако потом, в пути, о сем поговорим, если желаешь: много здесь лишних ушей.

Тут пробился к ним сквозь толпу молодой Неудача. Верхом на коне, в доспехе, обвешанный оружием и походными сумками. Хотен кивнул ему в знак приветствия и подумал, что сейчас тот редкий случай, когда юнец имеет возможность посмотреть на него сверху вниз. Неудача облегчённо вздохнул, узнав Хотена, и тут же напустился на Хмыря:

– Давай, дядя, выстраивай, наконец, десяток! Князь появится с минуты на минуту…

– Зачем тут князь? – насторожился Хотен, решивший было, что это Святослав Всеволодович пожелал дать им с Севкою-князьком последние напутствия. Тут же понял, кого юнец имеет в виду, и расплылся в ухмылке. Попросил Сновида, чтобы подержал ему стремя, взобрался на коня, смирного и выносливого Черныша, и решил, что больше не сойдёт с него, пока маленькое войско не отправится в поход.

Десяток давно был выстроен, и дружинники, соскучившись стоять бездельно, одни лениво переругивались, другие рылись в своих переметных сумах, когда появился, наконец, Севка-князёк. Хотен не удивился, что был тот хмелен, но не понравилось ему, как снарядился в поход сей невольный его спутник. Одет он был в потёртое, но без дыр боярское платье, однако не видно было в переметных сумах на поводном коне никакого оружия, а вместо копья, сулиц, налучья и колчана приторочены там были весело расписанные гусли. Провожала князя пешая молодка, одетая по-городскому. Сейчас они взасос целовались, и Хотен, посмеиваясь в усы, гадал, что станется, когда прощающиеся разомкнут объятия: свалится ли Севка-князёк ничком с коня, или его успеет пинком вернуть в седло молодка, или утреннему гостю Хотена, рыжему отроку великого князя Рюрика, маячившему позади парочки с неописуемым выражением лица, удастся вовремя удержать князя, взявши за шиворот.

А сталось не первое и не второе, и даже не третье: с последним громким поцелуем князь отпустил смазливую молодку, обеими руками уцепился за переднюю луку седла, выпрямился в седле и даже лихо подбоченился. Хотен понял, что князь-скоморох не так пьян, как придуривается, тронул коня коленями и, объехав застывшего столпом с раскрытым ртом Неудачу, подъехал к спутнику.

– Здравствуй, княже Всеволод Ростиславич!

– Здорово, Хотен! Только я теперь не то, что ты сказал, а боярин Словиша Боянович. А вот ты – всё то же, чем был: такой же толстошеий. А приглядеться, так ты теперь совсем без шеи… Знаешь ли, на кого ты теперь похож, боярин?

– Ну? – набычился Хотен.

– Велес всемогущий! А ведь забыл я, на кого…

– Послушай меня, почтенный муж, – обратился Хотен через голову собеседника к несколько пришедшему в себя рыжему отроку. – Передай великому князю, что я, Хотен Незамайкович, ручаюсь: поручение выполним. А князь… боярин Словиша шутит, он пошутить большой любитель.