— Неужели ты не понимаешь, что разбил папа сердце? — с укором сказала она. — Разве нельзя было выбрать другую девушку?

— Выбери другого Георга, — насмешливо бросил Михаил, наливая себе в чашку сливки, а потом крепкой заварки из чайника с розами.

— Я иное дело, — возмутилась Катя, положив ему ложку сахара. Очень сладкое Михаил не терпел. — Я была влюблена. Много лет. У нас с Георгом просто не было выхода. А ты, насколько я понимаю, женишься с холодной головой.

— Катя, послушай, — остановил её брат. — Я долго не мог ни на что решиться. Но раз уж сделал шаг, обратно не сверну. Потеря корпуса, возможно, отставка поставили меня в трудную ситуацию. Была тысяча обязанностей, и вдруг ничего. Мне невозможно пребывать в пустоте. Если бы у меня была семья, я бы легче привык к новому положению. Но жениться на ком попало я не могу. Помнишь, наша питерская родня пыталась сосватать мне то Анну Орлову, то мадемуазель Кочубей?.. Без толку. Мне нужно было встретить человека, который желал бы мне добра. Я не говорю: «полюбил», — потому что здраво сужу о своём возрасте и недостатках.

«Нет у тебя никаких недостатков, — подумала Катя. — Что за чушь!»

— И вот я вижу такую девушку, — продолжал Михаил. — Поверь мне, достоинств редких. Знаешь, с ней, по крайней мере, есть о чём слово перемолвить, в отличие от большинства барышень, которые путают Рафаэля с Рафаилом...

Леди Пемброк откинулась на спинку стула и внимательно посмотрела на брата.

— Женские достоинства рождаются в голове у влюблённого мужчины сами по себе, без всякой связи с реальностью.

— Две минуты назад ты говорила, что я не влюблён, — поймал её граф.

— Я уже теперь ничего не знаю, — вздохнула Катенька. — Вы с папой всегда были для меня загадкой.

— Да я и сам ничего не знаю, — признался Михаил. — Чувствую себя приблудной собакой. Где погладили, там и тянет остаться. Она ведь даже не сказала мне твёрдого «да». Может, вернусь в Париж, выгонит. Катя, я очень хочу собственного дома. Очень.

Леди Пемброк подняла руку и взъерошила его волосы. Они всегда дружили. С раннего детства. Отец настаивал, чтобы его сироты росли не разлей вода. Разлила их жизнь. Но они всё равно тянулись друг к другу.

— Горько, что ни ты, ни отец не приедете на свадьбу, — тихо проговорил граф.

— Надеюсь, батюшка передумает, — отозвалась Катя. — Побушует немного и успокоится. Во всяком случае, мы с Георгом постараемся его смягчить.

Париж

Александр Раевский всегда был одиночкой. В шумной большой семье, где дети гурьбой цеплялись друг за друга, он жил отстранённо и холодно, как бы скользя чувствами по поверхности и не задевая никого.

«Чёрт знает, что он за человек? — писал о сыне старый генерал Николай Николаевич дочери Кате. — Я ищу в нём проявления любви, чувствительности и не нахожу их. Он не рассуждает, а спорит, и чем более неправ, тем его тон неприятнее. Он философствует о вещах опасных. Хочет весь свет перевернуть, только бы ему было удобно. Что делать! Таков его характер. У него ум наизнанку. Он с одинаковой сердечностью целует брата Николеньку и моего пса Аттилу. Ты говоришь, что ему смешны твои слёзы? Я думаю, что он не верит в любовь, так как сам её не испытывал. Часто одно слово искупает его грехов. Но он не хочет его сказать».

Речь шла о том, чтобы разрешить Мишелю Орлову ухаживать за Катей. Александр как старший брат мог это сделать. Но даже не подумал. Такое поведение в семье всегда объясняли чёрствостью. Но на самом деле Раевский просто не замечал многого, происходившего вокруг, был погружен в собственные мысли и с усилием отвлекался даже на близких. Чужой в родном доме, он за глаза получил прозвище Демон, такое модное и такое затрёпанное подражателями Байрона. Какое ему дело до того, что Катьке пришло в голову кокетничать с Орловым? Что пара попала в сложное положение, и решительная сестрица вынуждена была писать отцу сама?

Николай Николаевич ничего не имел против. Он хорошо знал Мишеля по совместной службе и был искренне рад, что добряк-генерал выбрал одну из его девок. Словом, как-то разобрались без Александра. Как разбирались всегда. Эти люди не цепляли его за душу и по большому счёту ничего не значили в его жизни.

Иное дело Лиза. Единственный человек, который тонкими нитями привязывал полковника к окружающему миру. В остальном отвращение от реальности было полным. Природа наделила Александра несокрушимым разумом — огромным и холодным, как потухшая звезда. А сверх того, железной волей и беспокойной энергией. Но не дала достойного поля деятельности. Раевский мучился этим и презирал всех, кто удачно устраивал свои судьбишки среди мещанского благополучия имений, должностей и наград.

Но по-настоящему сильно он ненавидел другой сорт счастливцев. Тех, кто нашёл приложение для предприимчивой натуры. Кто работал много и много получал — пожалований или шишек — неважно. Жил, а не предвкушал жизнь. Среди последних его начальник Воронцов занимал особое место. Александр не выносил его постоянного превосходства. Высокомерный, всего добившийся, вернее всё от рождения получивший на золотой ложке. Слов нет, граф умел работать. Под его рукой дела шли уверенно и жёстко. Раевский знал, как деспотичен и требователен этот на вид любезный человек. Но все остальные словно ослепли: считали его рыцарем, чего и в помине не было! Одно воспитание, которым у нас, слава Богу, ещё можно пустить пыль в глаза. Под внешним лоском крылась подловатая сущность аристократа, привычно не замечавшего тех, кто ниже него. Любовавшегося только своим отражением в глазах окружающих и принимавшего их льстивый хор как должное.

А ему, Раевскому, из-за бедности и безвестности трудно было пробиться и показать, на что он способен. Мир, где по-настоящему благородный человек — лишний, подлежит разрушению. Эту истину Александр понял не сразу, а только встретив множество таких же неприкаянных молодых людей. Не успевших за войну войти в когорту счастливцев-генералов. Их главной чертой было метущееся недовольство. Они кончили воевать кто капитаном, кто ниже, и ожидали новых больших дел. Дух вольности, разлитый над Европой после штурма Бастилии, и задушенный Бонапартом, снова давал о себе знать. В Италии, Испании, Греции... Александр со скрытым ликованием ждал, когда хаос вновь завертит короны и престолы. Сколько безвестных до того героев взметнула наверх Французская революция! Иные достигли власти, иные покрыли себя славой. И почти все потеряли голову. Но они жили в полном смысле слова. Их чувства, омытые кровью, воскресли, снова став яркими и свежими. А именно этой остроты не хватало Раевскому, раньше времени состарившемуся в ожидании звёздного часа.

Единственной его серьёзной слабостью была Лиза. Она делала Александра уязвимым. К ней он неизменно возвращался. Вечная буря в пустоте утомляет душу. А где и восполнить силы, как не в любви преданного существа? Он нигде так не отпускает своё вечно сжатое в кулак сердце, как у ног мадемуазель Браницкой. По-своему Раевский любил кузину и дорожил ею. Только возле неё он забывал холодную язвительность и лелеял усталое обожание, которым, как ему теперь казалось, была окружена девушка с его стороны.