– Przestępstwa wygasają ze śmiercią, – пришёл на помощь писарю ксёндз Эдвард. Писарь кивнул и склонился над текстом.

– Писарь земский, – возвысив голос, произнёс Славута, цитируя по памяти Статут Великого Княжества Литовского, – обязан русскими словами и буквами все документы и позывы составлять, а не иными словами и буквами.

Судья вопросительно посмотрел на княгиню – Катажина утвердительно наклонила голову. Ксёндз Эдвард, не отрывая хмурого взгляда от кастеляна, наклонился к гетману и что-то тихо шепнул на ухо.

– Защита имеет что-нибудь сказать? – пан Рымша

Прокуратор поднялся со скамьи.

– Пан судья, прошу учесть, что подсудимая ответов не даёт и разум её находится в замутнённом состоянии. Прошу по артикулу тридцать пятому раздела одиннадцатого Статута, оставить подсудимую в заключении, а слушание перенести.

Рымша бросил выразительный взгляд на защитника, затем повернулся к девушке.

– Подсудимая, ваше слово, – произнёс судья.

Агнешка встала и, пошатываясь, подошла к решётке. Славута проследил направление её взгляда – девушка смотрела в упор на княгиню, в то время как их милость Катажина Радзивилл, обычно спокойно-надменная, смотрела куда-то в сторону, словно боясь посмотреть собственной служанки в глаза.

– Ваше слово, – повторил Рымша.

Агнешка не пошевелилась.

– Говорите же! – судья уже начал терять терпение.

Девушка уткнула лицо в ладони и по-детски, взахлёб, заплакала. Судья растерянно посмотрел на княгиню, затем на гетмана, но стороны хранили молчание. В поисках поддержки пан Рымша повернулся к подсудку и писарю – но те также были смущены. Неуверенной рукой судья взял заготовленный с вечера приговор.

– Лета Божьего нарожения тысяча шестьсот девяносто второго, месяца мая одиннадцатого дня, на слушаниях судебных земских, согласно Статуту, перед нами: Казимиром Рымше – судьёю, Андреем Богдановичем – подсудком, Антонием Козел-Поклевским – земским писарем, рядниками судовыми земскими Мирскими, возный повета Новогрудского Владислав Славута дознанье своё подал и признал слова свои… – судья читал монотонно, нудно, равнодушно, не вкладывая в слова никаких эмоций, – …по артикулу второму раздела двенадцатого Статута, если человек простого состояния убьёт не шляхтича, то за убийство карается смертью. А головщина, по артикулу пятому раздела двенадцатого, тридцать коп грошей. По артикулу тридцать девятому раздела одиннадцатого Статута, если человек простого состояния, люди тяглые или мещане, забили шляхтича или шляхтенку, то будет покаран смертью. А согласно Статуту Великого Княжества Литовского, артикулу семнадцатого раздела одиннадцатого, кто тайно в доме убьёт спящего, если шляхтичу простой человек учинит, то за убийство с этого свету сведён будет жестокими муками. А головщина, по артикулу двадцать седьмому раздела одиннадцатого, сто коп грошей…

Славута повернулся к Катажине – княгиня поймала его взгляд и, как в случае с горничной, быстро отвела глаза – исход дела был ясен, и оглашение приговора являлось не более, чем простой формальностью.

– …мещанка Агнешка Олейник, учинившая убийство шляхтенки Барбары Сапеги и мещанки Натальи Кулеши, противно Богу, закону господарскому и праву посполитому, должна уплатить Великому Гетману Литовскому Казимиру Павлу Яну Сапеге сто коп грошей, а мещанину Мира Анджею Кулеше – тридцать коп грошей. В день преподобного епископа Михаила, месяца мая двадцатого дня, упомянутая Агнешка должна понести покаяние на рыночной площади Мира у столпа, а затем предана смерти через повешение. Сей приговор Казимир Рымша – судья, Андрей Богданович – подсудок, Антоний Козел-Поклевский – земский писарь, подтверждаем подписями своими, и подписи свои признаём. Писано в Мире года, месяца и числа выше сказанного.

Приговор был скреплён судовой печатью – на пергаменте остался оттиск красного воска неправильной формы с изображением Погони, после чего пергамент был вложен в кожаный футляр и отдан на хранение писарю.

Глава XVII. “Bóg nam radzi”

Огни свечей тускло озаряли установленный в центральном нефе костёла святого Миколая отделанный под мрамор главный алтарь из резного алебастра. В центре алтаря находилась икона «Рождество с Тремя королями», украшенная деревянными статуями святых Миколая и Кристофора и пророков Исайи и Иеремии. Перед самым алтарём возвышалось белое алебастровое распятие, перед которым чернел гроб. Рядом стояла беломраморная плита, на которой был высечен широкий католический крест, под ним – герб «Лис», имя почившей – “Barbara Sapieha” и надпись – “Requiescat in pace!” [32].

Перед гробом, склонив голову, стояли великий гетман с супругой. Казимир Ян Павел пожелал, чтобы тело Барбары обрело вечный покой здесь, в Мире, и пожертвовал костёлу тысячу талеров на поминовенье племянницы.

Свита великого гетмана стояла около алтаря Святого Казимира, с иконами «Святой Казимир на коленях перед Распятием», «Богородица с Младенцем в облаках», «Суд Святого Казимира на Двине», и деревянными статуями Архангелов Рафаила и Михаила. Княгиня вместе с пани Эльжбетой заняла место в левом нефе, напротив сверкавшего потускневшей позолотой алтаря Наисвятейшей Панны: в центре находилась икона Благовещения, по бокам находились иконы святых Иоахима и Иосифа. Чуть поодаль, напротив деревянного алтаря Наисвятейшей Панны Троцкой, расположилась немногочисленная свита княгини.

Кастелян, дабы не привлекать к себе внимания, укрылся в темноте правого нефа, напротив алтаря Святого Апостола Андрея с иконами русского письма, где горела единственная свеча, установленная под углом чьей-то торопливой рукой. Прозрачный воск, нагретый пламенем, янтарными каплями падал на гранитный пол и, застывая, густел, становясь похожим на мрамор.

Хор голосов грянул: «Requiem aeternam dona eis, Domine, et lux perpetua luceat eis» [33]. Звуки древней латыни и величественная музыка органа, наполнившие пространство храма, заставили затрепетать людские сердца. Казалось, даже свеча, стоявшая недалеко от кастеляна, загорелась ярче. Неизвестно почему, но Славуте вдруг стал дорог этот язычок пламени, едва теплящийся в темноте. Маленькая звёздочка в абсолютной темноте – разве не такова человеческая душа, мерцающая во мраке пустоты? Как слаба она, как одинока в чужом враждебном мире – эта маленькая Божья искорка, трепещущая от порывов холодного ветра.

На мгновение кастелян отвлёкся от созерцания и поискал глазами княгиню – та, застыв в скорбной позе, медленно перебирала кипарисовые чётки и шептала молитву. За последнюю неделю Катажина постарела на несколько лет, даже стала ниже ростом, а чёрное вдовье платье, поверх которой была наброшена длинная накидка, делало княгиню похожей на монахиню-визитанку.

Под сводами базилики гулко разносились слова реквиема: «Liber scriptus proferetur in quo totum continetur, unde mundus judicetur» [34]. При этих словах княгиня перекрестилась. Однако Славута уже переключил внимание на великого гетмана, сидевшего напротив гроба племянницы, и его спутницу, закутанную в чёрную накидку.

Удивительно – от обычной самоуверенности Казимира Павла Яна сегодня не осталось и следа. Кастеляну даже показалось, что в волосах гетмана прибавилось седины. Славута знал, что скончавшийся шесть лет тому назад отец Барбары, великий конюший литовский