Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Хирдаманы переговаривались, а Олинн прислушивалась. И пока они ехали, успела услышать кровавые подробности битвы у Чёрного порога. О том, сколько северян пало в этом бою и отправилось в Тёмные чертоги. А также о том, что и короля Гидеона тоже сильно потрепало, и что Красный порог ему будет взять не так-то просто: северяне знают, что отступать им некуда, и готовы умереть все до единого. Так что до сребролуния, скорее всего, будет стоять перемирие.
Вот почему ярл Олруд вернулся в замок: он оставил своего сына Харальда с войском. И пока обе стороны зализывают раны, он отправился домой, чтобы подготовить осаду или отступление, уж как боги рассудят. Послал гонцов к риг-ярлу и в Серебряную бухту. А сам решил отправиться к вёльве, потому что ответы замкового эрля его не удовлетворили. Эрль пророчил ему победу, но Белый Волк имел звериное чутьё, и оно подсказывало ему, что эрль врёт, боясь его гнева.
А Тильда врать не станет.
Олинн внимательно вглядывалась в кусты жимолости, в которых они с Торвальдом нашли тогда ещё безымянного монаха, но примятые стебли багульника уже поднялись, и никаких воронов по дороге в этот раз им не встретилось.
Но когда до избушки осталось не больше, чем полкварда, Олинн почувствовала, как к горлу внезапно подкатывает тошнота. Ноздри ощутили металлический запах крови, и в ушах зашумело. Только это был не совсем обычный шум, а будто откуда-то издалека донёсся сухой треск идущего по долине пожара. Красное зарево закружилось перед глазами в тошнотворной круговерти: деревья, вспыхивающие, словно свечки, звери, бегущие прочь, и сухая трава, с шипением превращающаяся в чёрный пепел.
Олинн ухватилась обеими руками за луку седла, чтобы не упасть, зажмурилась, что есть сил, и с жадностью втянула ноздрями воздух.
— Стойте! — вскинула вверх руку и добавила, указывая вперёд: — Там… что-то есть…
Эти слова она почти прошептала, так свело горло спазмом.
Хирдманы вмиг насторожились, вскинулись, готовясь к бою, доставая мечи и топоры, и ярл Римонд махнул рукой Улриху Змееголовому — своему разведчику.
Тот спрыгнул с лошади и юркнул в кусты, точно болотный уж, не зря же его назвали Змееголовым. Он умел подкрасться к любой цели незаметно, как зелёная болотная гадюка, и замереть, изучая противника. Несколько мгновений все стояли в напряжённой тишине, а Олинн смотрела на берёзу, что росла у тропинки перед поворотом к избушке Тильды. Старая кривая берёза ещё вчера была зелёной, а сегодня на ней, словно седая прядь в волосах старухи, появилась одинокая ветка жёлтых листьев, свисавшая до самой воды.
И пока они стояли в ожидании знака от разведчика, Олинн заворожённо смотрела, как оторвался от этой ветки жёлтый лист, медленно закружился, словно прощаясь с материнским деревом, опустился на тёмную воду и поплыл, подхваченный течением.
Великая Эль послала ей знак.
И тут же Улрих появился на тропе, махнул рукой, что можно проезжать, и только лошадь Олинн поймал за поводья и остановил.
— Жди здесь. Тебе туда не надо.
Олинн сглотнула с трудом, будто горло совсем высохло, и спросила тихо:
— Кто? Тильда или Торвальд?
— Вёльва, — ответил Улрих. — Какой-то зверь напал.
Берёза… Знак… Она могла бы и сама догадаться.
В замок возвращались спешно. Ярл Римонд погонял коня, мало заботясь о том, что у них под ногами, того и гляди шею свернут. Остальные хирдманы тоже не отставали, и на их лицах застыло одно и то же хмурое выражение. Все посчитали гибель вёльвы дурным знаком для Олруда, да и для всего Севера.
Но их тревоги мало трогали Олинн, всё внутри у неё будто застыло от ужаса и горя. В крепость она въехала одной из последних. Оставила лошадь конюшему и пошла пешком к реке. Спустилась к самой воде, туда, где в расщелине среди скал примостилось несколько кривых берёз, и опустилась рядом с одной из них. Долго сидела, держась ладонями за белый ствол и глядя, как тёмные воды Эшмола текут мимо.
Берёза заберёт с собой печаль. Отдаст её корням, а корни уходят глубоко между камнями и тянутся к воде. А вода уносит всё.
Она сидела долго и думала, что жизнь её уже никогда не станет прежней, и ей будет очень не хватать мудрых советов Тильды. Война всё ближе, и никто не знает, что случится завтра.
Хотелось плакать…
Но Олинн просто брала сухие берёзовые листья и бросала их в воду, глядя на то, как подхватывает их стремительное течение и уносит в неизвестность. Вот и она такой же берёзовый листок, упавший в стремительные воды Эшмола. А что будет дальше, когда война дойдёт до стен крепости? И почему-то подумала, а может, Игвар прав? Может, пока не поздно, пока война не дошла до стен Олруда, ей тоже стоит бежать? Вот только куда?
Сейчас она поняла, что Тильда была единственным, по-настоящему родным для неё человеком, и, не в силах больше сдерживаться, обняла берёзу и заплакала.
А потом, когда слёзы высохли, ещё долго сидела, обхватив руки коленями, и лишь когда почувствовала, как по спине пополз холодок, поняла, что уже поздно, и это мачеха честит её за долгое отсутствие.
Ну и пусть хоть лопнет от злости! Неизвестно, сколько эйлин Гутхильде ещё осталось пробыть хозяйкой этого замка. Скоро придут южане, и что тут вообще будет? А у неё есть право побыть этот день в одиночестве.
Она вытерла слёзы, наблюдая, как солнце опускается за тёмную кромку ольховых зарослей на той стороне реки, и начинают сгущаться сумерки, и подумала, что вместе с темнотой могут прийти и те самые звери. Те, которые стали виновниками гибели Тильды. Ведь вёльву ни один лесной зверь не тронул бы. Если это, конечно, обычный зверь, а не чудище из тёмной пасти Нидльхейма.
Проклятые южане! Всё из-за них! Всё это их порождение!
В этот момент Олинн вспомнила слова Игвара о том, что этих гончих послали за кем-то. Неужто за Тильдой? Но кому вообще могла понадобиться старая вёльва, одиноко живущая в лесу? Что она им сделала? Да и кто их послал за ней?
Колдуны короля, конечно же! Кто же ещё!
Она подняла камешек и со злостью зашвырнула его в реку. Была бы её воля, она бы утопила в болотах всё войско южан!
Швырнула ещё один камень в реку, и вдруг снова что-то почувствовала спиной.
