коем случае! В нашей экспозиции имеются ценнейшие экспонаты! Включая даже личные вещи писателя Скабичевского! Мы не можем рисковать их сохранностью, пуская в музей случайных людей без сопровождения опытного экскурсовода!

Делать нечего, мне пришлось дожидаться целый час. За это время я несколько раз обошла фойе, изучив его лучше, чем свои пять пальцев, прочитала вывешенный на стене план мероприятий, включавший лекции о творчестве писателя Скабичевского, демонстрацию документального фильма о его жизни и литературоведческую конференцию, а также разглядела табличку с именем кассирши. Оказалось, что ее зовут А.М. Скабичевская, из чего нетрудно было сделать вывод, что она приходится родственницей писателю-демократу.

Наконец из глубины музея показалась еще одна старушка, удивительно похожая на кассиршу. Бейдж на лацкане ее синего пиджака извещал, что ее также зовут А.М. Скабичевская.

«Видимо, у них здесь чисто семейное предприятие, – подумала я. – А эти две женщины похожи, как родные сестры. Может быть, даже близнецы…»

Несколько удивило меня полное совпадение их инициалов, и я подумала было, что у меня двоится в глазах, но тут же это недоразумение разъяснилось.

Старушка в синем пиджаке подошла к своей зеленой однофамилице и осведомилась с некоторым беспокойством в голосе:

– Агния Михайловна, экскурсанты собрались?

– Не беспокойтесь, Аглая Максимовна, собрались.

Поскольку отчества у этих женщин оказались разными, я поняла, что они не родные сестры. Может быть, двоюродные, хотя вряд ли бывают двоюродные сестры-близнецы.

Одновременно с появлением экскурсовода в фойе появилось несколько посетителей, жаждущих приобщиться к творчеству писателя-демократа. В основном это были старушки приличного вида, чем-то отдаленно напоминающие Агнию Михайловну и Аглаю Максимовну, но среди них затесался один внушительный пожилой господин в старомодных очках с толстыми стеклами, тяжело опиравшийся на массивную трость черного дерева.

В этом обществе престарелых любителей литературы я почувствовала себя белой вороной, тем более что старушки оглядели меня весьма неодобрительно. Я приняла независимый вид и держалась поближе к экскурсоводу.

Аглая Максимовна оглядела нас, удовлетворенно кивнула, отперла своим ключом дверь справа от кассы и объявила, что экскурсия начинается с комнаты, в которой, собственно, и жил выдающийся писатель-демократ Скабичевский.

Комнатка была так себе – тесная, бедно обставленная, полутемная, с единственным маленьким окошком.

– В этой комнате, – сообщила экскурсовод интригующим тоном, – вы можете видеть бесценные экспонаты, связанные с жизнью и творчеством Александра Михайловича. Это подлинная чернильница, которой он пользовался при написании своих гениальных критических статей, подлинный стул, на котором он сидел, а также подлинная подушечка, которую он подкладывал…

– У меня к вам вопрос, – перебил экскурсовода пожилой мужчина с тростью.

– Вообще-то, вопросы положено задавать в конце экскурсии, – строго заметила Аглая Максимовна, – но я, так и быть, пойду вам навстречу. Что вас интересует?

– Меня интересует, почему писатель Скабичевский, при своих якобы сугубо демократических взглядах, проживал в таком богатом и роскошном особняке? По моим самым скромным подсчетам, жилая площадь этого особняка не менее тысячи квадратных метров! Я уже не говорю о бьющей в глаза роскоши обстановки! Как-то это, извините, не вяжется с демократическими взглядами! Как-то это не согласуется с его состраданием к трудовому народу!

Лицо Аглаи Максимовны покрылось красными пятнами, она возмущенно запыхтела, но взяла себя в руки и проговорила язвительным тоном:

– Я охотно отвечу на ваш вопрос, хотя в нем и чувствуется скрытое неодобрение моего великого предка, более того – скрытое желание очернить его светлую память! – Аглая окинула недоброжелателя пылающим взглядом, который был призван испепелить его на месте, и продолжила с трагической интонацией: – Александр Михайлович действительно проживал, как вы выразились, в этом особняке, но этот особняк принадлежал не ему, а вдове генерала Ванюшина, а Скабичевский служил в доме генеральши учителем и воспитателем ее малолетнего сына. И вы можете обратить внимание, что обстановка его комнаты отличается простотой и скромностью, характерными для писателя-демократа!

– А вот я слышал, что Скабичевский был не только воспитателем этого малолетнего сына, я слышал, что его связывали с генеральшей определенные отношения… – не унимался старикан, на которого испепеляющий взгляд родственницы писателя Скабичевского не произвел ни малейшего впечатления.

– Я знаю, откуда дует этот ветер! – воскликнула Аглая Максимовна. – Вы наверняка прочли книгу Антона Скабичинского! Этот невежда, этот полуграмотный писака, который претендует на дальнее родство с Александром Михайловичем, в погоне за дешевой сенсацией распространяет порочащие моего великого предка слухи, а сам не имеет к нему никакого отношения! Я достоверно знаю, что Скабичинские – вовсе не побочная ветвь Скабичевских, как он утверждает! На самом деле их предок служил в жандармском отделении!

Посрамленный злопыхатель умолк, а Аглая Максимовна продолжила свою лекцию.

Я, честно говоря, слушала ее рассеянно – пользуясь моментом, я внимательно оглядывала комнату Скабичевского.

Наследница писателя была права: эта комната была обставлена более чем скромно, и я не заметила здесь ничего, что хоть как-то могло быть связано с бесценным ожерельем Марии-Антуанетты.

Показав нам комнату своего предка, Аглая Максимовна, несколько поскучнев, прошла в следующее помещение.

– Эта часть особняка не имеет непосредственного отношения к писателю-демократу, – сообщила она, пропуская вперед посетителей. – Мы ознакомимся с ней только для того, чтобы представить, в каких сложных, почти невыносимых условиях приходилось существовать Александру Михайловичу…

На мой взгляд, эта часть особняка была куда интереснее. Во всяком случае, гораздо красивее.

Мы оказались в просторном зале с расписным потолком, полами из узорного паркета и пышной лепниной на стенах. Но в первую очередь мое внимание привлек камин, изготовленный из разных сортов цветного мрамора, украшенный искусной резьбой, барельефами античных богов и героев.

Каминную полку из розового мрамора венчали две бронзовые головы негритят в пышных головных уборах.

При виде этих негритят я сделала стойку, как охотничья собака, почуявшая дичь.

Потому что эти бронзовые фигурки были точь-в-точь такие же, как те, что на моей открытке украшали туалетный столик несчастной Марии-Антуанетты.

Кроме того, я вспомнила фразу из письма, написанного на обратной стороне открытки: «…А точнее спроси у арапчат».

Как ни плохо я знаю историю, но все же мне известно, что арапами называли в прежние времена негров, значит, арапчатами – негритят. Так что в письме речь наверняка шла об этих самых бронзовых фигурках, украшающих камин!

Аглая Максимовна тем временем продолжала свою лекцию:

– Наблюдая роскошь и излишества, которыми окружила себя генеральша, Александр Михайлович не мог не думать о горестной судьбе простого народа. И этот трагический контраст навел его на мысль написать одно из своих наиболее выдающихся произведений, в котором он поднял наболевшие вопросы…

Я не стала слушать дальше. Оглядевшись вокруг и убедившись, что на меня никто не смотрит, я переместилась поближе к камину. Продолжить исследования в присутствии экскурсовода и посетителей