О'Райан: Простите.

Фон Шаде: Прошло уже много лет. Вирус, принесенный из-под земли.

О'Райан: Разве это не ранит вас как мать? Что бы вы чувствовали, если бы в вашем доме вчера произошло нечто подобное?

Фон Шаде: Уверена — то же самое, что и вы.

О'Райан: Отчаяние? Неистовство? Готовность умереть?

Фон Шаде: Да.

О'Райан: Тем не менее вы защищаете этих зверей хейдлов.

Фон Шаде: Хейдлы нуждаются в нас — вот что я хотела сказать. И когда-нибудь мы будем нуждаться в них. Они были нашими Адамом и Евой, они вывели нас из дикости и привели к цивилизации. Главный враг теперь — страх. Но мир все же возможен.

О'Райан: А как насчет пропавших детей?

Фон Шаде: Не понимаю.

О'Райан: Это несложный вопрос. Дети. Что вы скажете о них?

Фон Шаде: Я сделаю все возможное, чтобы помочь вернуть их.

О'Райан: Говорите, все возможное?

Фон Шаде: Именно так.

О'Райан и генерал переглянулись. Словно знали какой-то секрет. Потом О'Райан, по-бульдожьи оскалившись — его фирменная улыбка, — повернулся к камере.

О'Райан: Спасибо, что уделили нам время, доктор фон Шаде. А теперь мой следующий гость…

ОБРАЩЕНИЕ ПРЕЗИДЕНТА К НАЦИИ — 1 НОЯБРЯ

Я знаю, что сегодня многие граждане испытывают страх, и призываю вас к спокойствию и рассудительности, даже перед лицом сохраняющейся угрозы. Я призываю подумать о себе, о своих детях.

Мы вернемся к обычной жизни, к повседневным делам, и это хорошо. Время и достоинство побеждают даже скорбь. Но наша решимость не исчезнет. Каждый из нас будет помнить, что произошло и с кем это произошло. Мы запомним момент, когда пришли ужасные известия, — где мы были и что мы делали в это время.

Некоторые говорят об эпохе страха. Я знаю, что впереди нас ждут трудности и опасности. Тем не менее эта страна будет определять эпоху, а не наоборот. Нам причинен огромный ущерб. Мы пережили громадную потерю. Но в скорби и гневе мы поняли свое предназначение. Идет война между свободой и страхом.

Наша страна, нынешнее поколение, избавит от мрачной угрозы насилия наш народ и наше будущее. Для достижения этой цели мы объединим весь мир — своими усилиями, своим мужеством. Мы не отступим, не будем колебаться — и победим.

Сегодня я призываю вас помолиться о тех, кто скорбит, о детях, чья жизнь была разрушена, обо всех, кто лишился покоя и не чувствует себя в безопасности. И я надеюсь, что их утешит тот, кто сильнее любого из нас, о чем уже много веков говорится в псалме 23: «Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мной».

Благодарю вас. Спокойной ночи. Боже, храни Америку.

Авиабаза ВМС, остров Уидби, Вашингтон,

пять часов спустя

Али быстро шла по коридорам, стараясь не отстать от эскорта. Волосы намокли. Вертолет привез ее сюда, пробившись сквозь сильную грозу. Даже здесь, глубоко под землей, Али слышала завывание ветра. Они миновали еще один пост и караул с винтовками. Бесконечное число дверей.

Генерал Лансинг ждал ее — тот самый грубиян в мундире, с которым она спорила в телевизионной передаче.

— Благодарю, что пришли, доктор фон Шаде.

Он протянул широкую лапу.

Али устало ответила на рукопожатие. Генерал уже не напоминал огнедышащего боевого коня, который кидался на нее в программе Роба О'Райана «Час горячих новостей». Фирменной сигары тоже не было. Он выглядел интеллигентным и доброжелательным.

— Должна вам признаться, генерал, что у меня возникли некоторые опасения, когда вы обратились ко мне за помощью.

— Вы имеете в виду этот цирк О'Райана, предназначенный для широкой публики? — спросил генерал. — Надеюсь, никаких обид. Его аудитория любит провокации. Я подумал, что вы поступили очень благородно, согласившись на роль козла отпущения.

— Вы так говорите, словно это игра.

— Скорее, театр кабуки, — возразил генерал. — Много условностей. О'Райан не дурак. Он выжимает из этого все, что только можно — красные против синих, записные патриоты против бесхребетных либералов, — лишь бы оставаться в эфире. Иногда нам требуется его ультранационализм. Точно так же, как теперь нам необходимы ваши знания.

— Значит, я тут не для того, чтобы меня сожгли на костре?

— Нет, конечно. Вы нам нужны. Ради детей.

Догадаться нетрудно. Ее главная сила — лингвистика. Вероятно, у них какой-то артефакт хейдлов, который она должна перевести. Или попытаться. Было бы проще, отправь они свой текст к ней в архив. Ее словарь не назовешь огромным, но Али уже знает кое-какие слова и символы. Когда-нибудь будет найден новый Розеттский камень,[10]который послужит мостом между текстами, оставшимися после империи хейдлов, и современными языками. До той поры таким мостиком была она.

— Сделаю все, что смогу, — ответила Али.

Генерал остановился у двери.

— Ради детей, — повторил он и открыл дверь.

В нос ударил резкий запах. Фекалии, моча, лизол. И хейдл! Живой хейдл!

За дверью оказалась затемненная комната со столом, стульями и окном с односторонним зеркалом для наблюдения. Али сразу все поняла. Речь вовсе не о документах и артефактах.

Окно выходило в белую комнату. Там к больничной кровати был привязан монстр. Человек, поправила она себя. Homo hadalis. Но глубинные инстинкты победили: монстр.

На белых простынях хейдл выглядел еще более нелепо. Словно дикое животное, случайно забредшее в дом и не находящее выхода. Нет, не животное, вновь поправила себя Али. Он гнил заживо, начиная с ладоней и ступней, словно внешний мир медленно пожирал его.

— Мы поймали его вчера вечером на побережье к югу от Портленда, — сообщил генерал.

За год экспедиции «Гелиоса» Али видела хейдлов самых разных форм и размеров. У одних имелись рудиментарные крылья или жабры. У других — доставшиеся от обезьяньих предков длинные цепкие руки, очень удобные для лазанья по вертикальным туннелям субтерры. Третьи были в два раза меньше людей — вероятно, результат длительной изоляции и скудного рациона. Некоторые гнездились в нишах под сводами пещер.