– Не каркай! – поморщился Лубенчиков.

Ух ты, какой суеверный! А футболить, почем зря, инопланетные артефакты – разве, не дурная примета?

Минуты тянулись отвратительно долго.

Спустя еще один час, мы сильно поумнели. Окончательно осознали, как это неразумно с бухты-барахты лезть на чужой корабль. Помощи не было. И главное, не было ни малейших признаков, что кто-то пытается пробиться к нам на выручку.

За это время мы успели припомнить все, хотя бы отдаленно, похожие ситуации из книжек и фильмов. Но так и не смогли определиться – светит нам что-то хорошее или нет. Выходило где-то «пятьдесят на пятьдесят».

Если только книжки не врут.

Первым лопнуло терпение у Лубенчикова. Он добрался до внешней стены и врубил резак на полную мощность.

– Стена слишком толстая, – заметил я, – Это еще труднее, чем сделать дырку в колонне.

– Зато искажения меньше, – объяснил Васька.

Я повис рядом, включил инструмент и понял, что Лубенчиков выдает желаемое за действительное. Вместо сфокусированного луча – такое же бледноватое длинное пламя. Просто Ваське надоело сидеть без дела, ожидая неизвестности.

Ну и ладно. Хоть что-то похожее на осмысленную деятельность. Даже, если мы без толку посадим энергоэлементы, хуже не будет.

Всё и так, хуже некуда.

Спустя минут сорок у Васьки выдохся очередной энергоэлемент. Остался последний. У меня – на один больше. На стене красовался результат наших титанических усилий – едва намеченный контур отверстия. Углубиться в металл удалось максимум на два-три миллиметра. Если толщина стен здесь такая же, как в районе пробоины, оставалось ещё каких-нибудь сто двадцать миллиметров.

Васька перезарядил резак и тоскливо поморщился:

– Надоело. Чувствую, себя килькой в банке. Килькой у которой вот-вот закончится срок годности.

Он взглянул на люминисцентный циферблат часов, неумолимо просвечивавший сквозь скафандр.

– До момента «П» осталось чуть больше шести часов.

– Почему это «П»? – не сообразил я.

– Догадайся с трех раз.

– А-а… Действительно. Полный «П».

Васька отпустил опору и медленно поплыл в сторону восьмигранника.

– В принципе, если б здесь был кислород… я может не так бы переживал…

– По-моему он здесь есть, – указал я на кое-где запорошенные инеем стены.

– Не впечатляет, – констатировал Лубенчиков, – Маловато.

– Даже, если б было больше – врядли помогло, – сказал я, выпуская поручень и проплывая вслед Ваське.

– Почему?

– Ты умеешь дышать твердым кислородом?

– Ну… можно разогреть.

– А ты умеешь дышать жидким? Это тебе не суп подогревать! Здесь почти абсолютный нуль – минус двести семьдесят три. И огромная масса. Всей нашей энергии – и в костюмах, в резаках – не хватит, чтобы повысить температуру хотя б на десяток градусов. Да и давление… Я бы сказал, что давление здесь низковатое…

– Плохо быть таким умным, – вздохнул Лубенчиков, – Дуракам всегда есть на что надеяться.

Он покосился на вспыхиваший искрами, вращающийся восьмигранник и процедил сквозь зубы:

– Чертов металлолом!

Я невесело хмыкнул:

– Ну, это ты загнул. Из-за металлолома – не пришлось бы здесь торчать…

Последовала пауза. Мы переглянулись. Похоже, нас осенила одна и та же мысль.

– Попробуем? – спросил Васька.

Я облизал губы. Часа четыре уже прошло. За это время Ленка обязательно что-нибудь сделала бы. Если бы могла. А судя по тому, как работают в искаженном пространстве резаки – надеяться не стоит.

Пока функционирует этот чёртов гипергенератор…

– Можно попытаться, – еще сомневаясь, кивнул я. И вдруг вспомнил яркую картинку из голливудского фильма – разорванные скафандры и взрывающиеся в космическом вакууме тела космонавтов. Когда наступит момент «П» и наши костюмчики самораспадутся, зрелище будет впечатляющее…

Я поежился и добавил куда увереннее:

– Надо попробовать!

Для начала, мы снова внимательно осмотрели восьмигранник. Совершенная гладкая, однородная металлическая поверхность, без малейших намеков на выключатель. Никаких проводов, никакого внешнего энергоснабжения.

Что ж. Выбора не оставалось. Если техника не понимает по-хорошему, к технике применяют грубую физическую силу.

Следуя этому принципу, кое-как мы отпилили длинный кусок трубы. К счастью, он торчал на таком расстоянии от стены, что наш инструмент еще можно было использовать.

Запустили отпиленной трубой в восьмигранник и быстро нырнули за обломки оборудования.

Ничего не произошло. Мы выглянули из укрытия. Труба плавала рядом с гипергенератором. Слегка обнаглев, мы нарезали из имевшегося металла еще штук семь кусков поменьше. Васька притащил назад плававшую среди отсека трубу и начал тренироваться в космической лапте (или бейсболе?). Один раз он промазал, но остальные удары достигли цели.

Без особых последствий. Лишь голубоватые искры на поверхности восьмигранника стали вспыхивать ярче, да чуть ускорилось вращение.

– Не идет дело… – вздохнул Васька, – Может опять попробовать ногой? Может эти гипергенераторы только так и выключают?

– Погоди, – отмахнулся я, – Твоя нога – наш стратегический резерв. А пока…

Я подплыл к восьмиграннику и нажал спусковую кнопку резака. Тонкий луч бил здесь в полную мощность, так что меня отнесло к стене. Васька немедленно принял эстафету. Причем так рьяно, что минут через пять у него сел последний энергоэлемент.

Я продолжил один и, с радостью, отметил, что торцевая поверхность восьмигранника начинает деформироваться под моим лучом.

– Лёха! – вдруг выпалил Лубенчиков.

– Чего?

– Посмотри!

Я проследил куда указывает трясущаяся васькина рука и оцепенел.

Теперь мы были не в центре шара, а посредине трубы. Уходившей в бесконечность – вверху над головой и внизу под ногами. А еще в этой бесконечности, было бесконечное число вращающихся восьмигранников и возле каждого – пара фигур с глупо вытаращенными глазами. Где-то там, в невообразимой дали, и фигурки и восьмигранники сливались в едва различимые точки.

– Похоже на мираж, – успокоил я Лубенчикова и помахал рукой. Половина фигурок начала повторять движение. Правда, с некоторым отставанием. Чем дальше от меня, тем с большей задержкой. Крохотные двойники, метров за сто вверх и вниз, даже спустя минуту еще и не думали двигаться.

– Странноватый мираж. Но, по крайней мере, уже что-то происходит, – с оптимизмом заметил я. И продолжил дело.