смекалку. Смотр показал, что вся артиллерия французской армии, осаждавшей Тулон, состояла из четырех орудий да пары мортир. С таким вооружением не то что наступать – даже обороняться тяжело. А если учесть, что боеприпасов тоже было негусто, оставалось уповать только на точность стрельбы. Хотя последнее, как знал Бонапарт, во многом зависит от удачи.

Впрочем, фортуна французов не подвела. И не только она. Буонапарте неожиданно обнаружил рядом с собой неплохих ребят – таких же, как он, молодых и храбрых. Дюрок, Мармон, Виктор, Леклерк, Дезе, Сюше… Всех их он встретил именно здесь, под Тулоном.

Однажды во время передислокации он попросил подойти к нему какого-нибудь капрала из числа толковых. Из строя вышел неприметный сержант и прямо на бруствере стал записывать все приказания начальника. Едва Буонапарте закончил диктовать, как упавшее поблизости ядро запорошило письмо землей.

– Благодарю вас, – весело воскликнул писарь, обращаясь в сторону неприятельских позиций. – Вот и песка не нужно…

Невозмутимость, с какой это было сказано, покорила сердце Буонапарте. Он заприметил храброго сержанта, которым, к слову, оказался Жан Андош Жюно, ставший впоследствии прославленным генералом[29].

Если рядом такие солдаты, понял Буонапарте, ему сам черт не брат. И начальник артиллерии выдвинул свой план штурма.

– Если нам удастся взять высоту Эгильет, возвышающуюся над городом, это вынудит англичан покинуть тулонский рейд, – доказывал он начальству. – Для успеха операции следует лишь завладеть фортом Мюльграв, который местные называют Малым Гибралтаром. Для нас Мюльграв и есть Гибралтар: форт прикрывает подступы к высоте. Если направим огонь в одну точку, в стене появится брешь, через которую мы атакуем противника и отвоюем плацдарм. Захватив форт, мы сделаем полдела, и вся операция окажется успешной…

К счастью, нового командующего долго уговаривать не пришлось. Дивизионный генерал Жан-Франсуа Дюгомье, в отличие от своих предшественников, в военном деле кое-что смыслил, поэтому с утверждением операции медлить не стал[30]. Штурм был запланирован на середину декабря.

Однако для самого Буонапарте все едва не закончилось, так и не начавшись. Во время артподготовки он был сбит ударной волной, и лишь по счастливой случайности остался жив. Поздней ночью 17 декабря форт Мюльграв был взят. Во время штурма Буонапарте едва не погиб во второй раз: вражеская пика при ударе в бедро лишь чудом не повредила бедренную артерию. Но и в этот раз обошлось[31].

На следующий день англичане начали эвакуацию. Тулон пал.

Взятие хорошо укрепленного форпоста на юге Франции было первой крупной победой Республики над коалицией внешних врагов. И все благодаря блестящей операции, предложенной молодым и талантливым военачальником. Буонапарте отличился, его заметили. Интересная деталь: в бою за форт Мальбоске (на подступах к Тулону) отважному корсиканцу, под которым убило двух лошадей, удалось собственноручно пленить самого генерала О’Хара, главнокомандующего англичан. Как это произошло, Наполеон позже рассказывал Барри О’Мира:

«О’Хара выбежал из расположения батареи и бросился к нам навстречу. Когда он бежал, его ранил в руку сержант, а я, стоявший в самом начале узкой тропы, схватил его за мундир и столкнул назад в самую гущу моих солдат, считая, что это полковник, так как на мундире у него была пара эполет. Когда его вели в тыл наших войск, он стал кричать, что он главнокомандующий англичан. Он думал, что наши солдаты собираются покончить с ним… Я подбежал к солдатам и помешал им расправиться с англичанином».

Для самого же Бонапарта Тулон стал самой главной победой: эта крепость возложила на его плечи генеральские эполеты. Смущенному бригадному генералу нет и двадцати пяти…

* * *

16 вандемьера[32] II года Республики (7 октября 1793 г.) – особенный день в истории Первой Республики. По значимости его можно сравнить разве что с 9 термидора. Правда, этого не произошло. События, произошедшие вслед за этой датой, оказались столь стремительны, что о ней все забыли. Ведь каждый последующий день по значимости затмевал предыдущий. И лишь один человек запомнил его навсегда – Шарль-Анри Сансон.

В этот день казнили первого депутата Национального Конвента. Начался обратный отсчет Республики. Власть подняла руку на самоё себя. В кровавом молохе, в котором оказалась Страна санкюлотов, едва не затерялось имя первого казненного депутата. Но цепкая память парижского палача хранила и не такие тайны. Казненного звали Гарса; а был осужден он из-за собственной страсти к одной даме. Когда начались гонения на жирондистов, этот самый Гарса (разумеется, жирондист) отказался уезжать из Парижа, решив переждать смутные времена в доме возлюбленной. Там-то его и повязали. А потом отрубили голову.

Якобинская диктатура оказалась беспощадной даже к самой себе…

Казнь депутата осталась незамеченной еще и потому, что после шестнадцатого было двадцать пятое вандемьера. Как считал Сансон, французскую Революцию можно было упрекнуть в рассеянности, но никак не в отсутствии памяти в отношении монарших особ. Разделавшись с несчастным Людовиком, революционеры ни на миг не забывали о королеве, продолжавшей после смерти мужа томиться в Тампле.

1 августа 1793 года по решению Конвента Мария-Антуанетта была предана суду Революционного трибунала. На следующий день декрет был объявлен бывшей королеве. При зачитывании документа ни один мускул не дрогнул на лице вдовы Луи Капета. После гибели супруга и изоляции от нее малолетнего дофина (за месяц до решения Конвента) эту женщину уже вряд ли что-то могло озадачить или испугать. Попрощавшись с дочерью, вдова поручила детей принцессе Елизавете. Потом взяла узел с платьями и отправилась вслед за муниципальными чиновниками. Проходя через калитку, королева сильно ушиблась головой о перекладину; из раны стала сочиться кровь. Кто-то из чиновников поинтересовался, не сильно ли та ударилась головой?

– Теперь мне вряд ли что-то может сделать больно…

Марию-Антуанетту поместили в Консьержери. Тюремный смотритель Ришар и его супруга встретили августейшую узницу с уважением и сочувствием. Мало того, первую ночь в тюрьме королева провела в комнате смотрителя. Зато в последующие до казни дни вдове пришлось довольствоваться камерой, разделенной пополам: по соседству разместились охранники-жандармы.

Учтивость по отношению к вдове Луи Капета стоила чете Ришаров свободы. Вскоре мужа и жену, а также двух чиновников, имевших доступ к королеве, арестовали, обвинив в заговоре. Удалили даже служанку. После этого содержание стало еще хуже: узницу перевели в более тесную каморку, где надзор был намного строже.

22 вандемьера (13 октября 1793 г.) вдову Капета вызвали в суд. Обвинения (главным обвинителем был все тот же Фукье-Тенвиль) оказались тяжелыми – от заговора против Франции до написания контрреволюционных сочинений. Заседание суда возглавлял некто Герман.

– Как вас зовут? – спросил подсудимую председатель суда.

– Мария-Антуанетта Лотарингско-Австрийская.

– Ваше звание?

– Вдова Людовика, бывшего короля Франции.