Центральной колонне предстояло наступать вдоль железной дороги через Константиноград и Карловку, и она в своем составе имела два бронепоезда для поддержки. Из-за того, что основные сражения велись вдоль железнодорожных путей, первый дальнобойный боевой контакт между двумя воюющими силами обычно возникал при стрельбе бронепоездов.

К югу от Москвы участие в боях принимали десятки бронепоездов, причем некоторые принадлежали красным, некоторые – белым, некоторые – зеленой гвардии, которая не относилась ни к одной из сторон и охотилась за обеими, а также несколько – частным, неуправляемым армиям, чья лояльность была весьма сомнительной. Железнодорожный персонал оставался нейтральным ради своей безопасности и исполнял обязанности на рабочих местах, переводя стрелки зачастую под дулом нагана; и одним из наиболее интересных развлечений было решить, где именно находятся эти бронепоезда, – очень важный момент, если у вас есть свой собственный.

Наиболее принятое построение – впереди легко бронированная ремонтная платформа, потом платформа с пулеметами. Далее – сам поезд с легкой полевой пушкой и пулеметами, с мощной броней, а также бронированная платформа, набитая солдатами, готовыми подкрепить ведущую группу. Наконец, в большинстве случаев и иногда заменяя полевое орудие, устанавливалась корабельная пушка, которая могла наносить дальнобойные удары в тех случаях, когда не имелось передовых легко бронированных частей. Пехотные группы обычно продвигались в деревенских повозках по дорогам вблизи той или другой стороны железнодорожной насыпи, а в это время кавалерийские отряды прикрывали фланги на значительном удалении в степи. Для целей ближней разведки поезд мог включать в себя бронированный паровоз с платформой, несущей полевое орудие или только солдат с пулеметами. Бронепоезда противника редко сталкивались лицом к лицу на короткой дистанции, хотя команды поездов не смыкали глаз, стремясь не упустить мин-ловушек либо поврежденных путей впереди.

На этот раз левая колонна наступала параллельным курсом примерно в 30 милях к югу, стремясь войти в Полтаву со своего фланга одновременно с фронтальным наступлением гвардейского корпуса. Правая колонна, являясь самой мобильной, шла с западного направления из Староверовки, имея целью перерезать железнодорожные коммуникации между Харьковом и Полтавой – единственную оставшуюся железную дорогу, которой красные могли вырваться на Киев.

– Мы увидим операцию, пребывая в центральной колонне, – объявил Холмен, и, позвонив генералу Гайману, чей поезд находился на станции Балки, мы ожидали возвращения барона Штакельберга, командира, который удалился вперед на несколько миль, чтобы посмотреть, как преуспевают его войска. Все наши лошади уже были выведены из боксов, оседланы, а фуражные и грузовые подводы – которые мы специально привезли с собой, дополнив их русскими лошадями и конюхами, – были готовы к рывку по степи. Автомобиль Холмена «воксхолл» тоже был снят с поезда, поскольку его предстояло использовать для быстрой связи в случае, если нам понадобятся боеприпасы и снаряжение. (Так как ходили слухи, что красные перерезали важные мосты, могло пройти несколько дней, пока поезда смогут нас догнать.)

Мы отчетливо слышали на удалении шум ведущих стрельбу бронепоездов, прикрывающих мост через реку Берестовую. Он находился примерно в полутора милях к востоку от Константинограда, и больше всего хотелось, чтобы красные его не уничтожили.

Персонал Гаймана был очень весел, и, похоже, этим людям Холмен понравился, чем быстро воспользовался.

– Я хотел бы немного продвинуться вперед, – заявил он, и они тут же настояли на том, чтобы он сел на одну из их лошадей.

Холмен, Звягинцев и я с отрядом кубанских казаков и небольшим эскортом примерно в 4 часа дня прискакали в деревню Добренка. Здесь должен был находиться штаб полка, который пробивался к мосту с юга, стараясь захватить его до наступления темноты.

При продвижении вперед мы слышали винтовочную стрельбу и спорадический пулеметный огонь. Бронепоезда, очевидно, вступили в артиллерийскую дуэль безвредным методом «толкай и лови». Прибыв в деревню, мы узнали, что командир батальона переместился ближе к мосту.

– Мы собираемся атаковать мост после наступления темноты, – сказал нам один офицер, командовавший, как я понимаю, резервной ротой. – Правда, пока мы удерживаем красных на дистанции винтовочным огнем, чтоб не дать им уничтожить мост.

В этот момент, должно быть, красному командиру батареи пришло в голову, что белые используют церковную башню как наблюдательный пункт – что, возможно, и было правдой, – и он стал хаотично обстреливать деревню. Основная опасность при таком виде обстрела заключается в ее крайней неточности, потому что снаряды падают в самые непредсказуемые места. Местные жители, однако, безразлично относились к этому, но взяли на себя труд разогнать детей по домам. Когда появилось несколько стариков, чтобы разузнать, что происходит, и взглянуть на британских офицеров, Холмен расспросил их об отношении к большевикам. Они, похоже, не задумывались об этом.

Обстрел прекратился через полчаса, и, поскольку не было признаков возвращения командира батальона, а было уже поздно, мы вернулись в поезд. На обратном пути мы встретили этого командира колонны.

– Как лучше всего мы могли бы продолжать наше сотрудничество без вмешательства? – задал вопрос Холмен.

Конечно, русский пытался отделаться от него, но не смог.

– Я желаю, – заявил он, – видеть, что каждая частица русской службы работает, как на марше, так и в бою, так же как и на складах, железнодорожных узлах и штабах.

Мы все это выслушали с должным уважением, и хотя Звягинцев и русские генералы, временами поддерживаемые некоторыми из британских офицеров-диссидентов на нашем поезде, делали все, что могли, чтобы удержать Холмена вне передовой и ограничить его чисто обязанностями связи, следующие несколько дней он заслужил высокую репутацию среди всех чинов за свои натиск и целеустремленность, дополненные уверенностью и энтузиазмом, которые невероятно укрепили его роль в поисках выхода из опасных и трудных ситуаций.

Пока его беседа с бароном Штакельбергом все еще продолжалась, из поезда Гаймана прибыл штабной офицер, пригласив некоторых из нас пообедать с ним, так что мы (Харви, Винтер и я) отправились, прихватив с собой Житкова для перевода.

Быт Гаймана был устроен в том стиле, к которому я позднее стал привыкать, но в то время он показался мне весьма странным.

Всякий русский генерал, имевший хоть какую-то власть, неизменно жил в «эшелоне», или поезде, состоявшем из четырех-пяти вагонов, включая столовую, кухню, кабинеты и спальный отсек для себя самого, персонала, небольшого эскорта, а также условия для транспорта на случай, если ему придется ехать по бездорожью. Это случалось не так часто, поскольку в этой просторной стране, в которой мы сражались, всестороннее снабжение военным снаряжением и боеприпасами было столь сложным, что боевые действия практически всегда ограничивались территориями, простирающимися на 10 – 15 миль в обе стороны от железнодорожной магистрали, вдоль которой передвигались группы войск. Промежуточные пространства оккупировались и были под наблюдением небольших кавалерийских отрядов, живших целиком на периферии и из-за больших расстояний редко входивших в соприкосновение с воинскими соединениями врага.