Погребен он был в общей могиле вместе с погибшими в день его смерти и потому впоследствии не было возможности найти его тело.

Это дало повод к различного рода рассказам и легендам. Говорили, что Людовик XVII остался жив, что его будто бы тайно увезли из Парижа, говорили также, что еще ранее он был подменен другим ребенком и что воспитывавшийся у сапожника Симона был вовсе не король…

Как бы то ни было, но о дальнейшей судьбе маленького короля ничего неизвестно, и его сочли умершим.

Произошло это в 1795 году, и титул короля перешел к Людовику XVIII, который под именем графа де Лилля проживал в Вероне.

В это время пожар и неистовства революции стали утихать во Франции, и там выдвинулся Бонапарт, будущий император Наполеон, захватывавший власть в свои руки.

Под давлением Бонапарта Людовик XVIII должен был оставить Верону, переехал в Германию и прожил там три года.

Но и в Германии он чувствовал себя не вполне в безопасности.

Тогда Людовик XVIII воспользовался гостеприимством России и в 1799 году переехал к нам, поселившись, по приглашению императора Павла Петровича, в Митаве.

Император Павел Петрович также положил принятому им под свое покровительство королю-изгнаннику ежегодную субсидию.

Королю было сорок четыре года, когда он приехал в Митаву. Поселился он здесь в замке герцогов Курляндских, в том самом, где проживала императрица Анна Иоанновна до своего восшествия на российский престол, когда была еще герцогиней Курляндской.

Людовик XVIII был с 1771 года женат на Луизе, дочери сардинского короля Виктора Амедея. Детей у него не было.

Из того, что Драйпегова упомянула в своем разговоре о французском короле, проживавшем в Митаве, доктор Герье понял, что и дело, по которому она явилась сюда, вероятно, касалось короля-изгнанника.

Он только не мог сразу догадаться, какое, собственно, могла иметь отношение дочь господина Авакумова к французскому королю.

— Почему же вы думаете, — спросила она, — что едва ли будет восстановлена королевская власть во Франции? Или, по вашему мнению, там республика настолько утвердилась, что беспорядок и неустойчивость, рожденные ею, могут продолжиться на долгое время?

— Нет, этого я не думаю! — возразил доктор Герье. — Напротив, мне кажется, что реакция слишком была сильна и что деспотизм республики выльется в какую-нибудь форму, более деспотическую, чем королевская власть.

— Как же это?

— Да уже в настоящее время во Франции достаточно обрисовалась железная воля одного человека, который все гнет на свой лад!

— Вы говорите о Бонапарте?

— Да, о Бонапарте, который под именем первого консула вполне самовластно управляет Францией и ему недостает только титула императора, а уже власть всецело в его руках.

— Итак, вы, значит, стоите за Бонапарта? — решила Драйпегова.

— Я ни за кого не стою! — сказал доктор Герье. — Я — гражданин Швейцарии и поэтому мне нет основания принадлежать к какой-нибудь французской партии. Да и, кроме того, я — слишком незначительный и незаметный человек, чтобы кого-нибудь могли интересовать мои симпатии. Как человека, мне очень жаль короля Людовика, потому что он в несчастии…

— Но когда дело идет о политических вопросах, то жалость надо оставить в стороне, а следует рассуждать лишь, что выгодно и что невыгодно.

— Но, сколько бы я ни рассуждал, — пожал плечами Герье, — из этого все равно ничего не выйдет, потому что никакого отношения к политике я иметь не могу.

— Не говорите так! — загадочно протянула Драйпегова. — Почем вы знаете, что вам предстоит и что вас ожидает! Конечно, нельзя выдвинуться, сидя сложив руки… Для того чтобы стать чем-нибудь, нужно действовать и делать что-нибудь.

— Что же мне-то делать?

— Слушаться меня!

— А сами вы хотите действовать на политической почве?

— Я хочу обеспечить вашу судьбу и выдвинуть вас. Вы только слушайтесь меня, тогда все будет хорошо.

Теперь для Герье было уже очевидно, что Драйпегова впуталась или желала впутаться в политическую историю, связанную с именем короля-изгнанника, и, по всем вероятиям, имела какие-нибудь данные для этого.

Конечно, она могла поступать, как ей заблагорассудится, до этого доктору Герье не было никакого дела, и предостеречь ее, а тем более удерживать, он совсем не намеревался, но он внутренно возмутился всем своим существом против того, что эта Драйпегова с такой уверенностью навязывала ему свое руководительство и хотела ни с того ни сего подчинить себе его личность, требуя от него повиновения и уверяя, что "все будет хорошо".

Во-первых, если б и действительно все было бы хорошо, как она говорила, то и тогда он не согласился бы подчиниться никому, а, во-вторых, казалось крайне сомнительным, чтобы у Драйпеговой могло что-нибудь выйти "хорошо".

"Да Бог с ней совсем, пусть она делает, что хочет, и оставит меня в покое", — подумал Герье и, выпрямившись и в упор глянув на Драйпегову, сказал:

— Я, сударыня, вот что отвечу вам: мне ничего не нужно, и я ничего не ищу и ни в какие дела и истории вмешиваться не желаю. Я принял в Митаве у вас место переводчика и домоправителя, если хотите, но теперь вижу, что не способен угодить вам, потому что вы требуете от меня большего, и потому я прошу вас отпустить меня!

Проговорил он это таким серьезным и определенным тоном, что Драйпегова сразу осела.

Она никак не ожидала такого оборота разговора.

— То есть как же это отпустить? — повторила она. — Вы желаете, значит, оставить меня?

— Да, я желаю вас оставить.

Герье сам себе удивлялся, откуда бралась у него смелость говорить так прямо, без всяких обиняков, но он был очень рад этой смелости и испытывал искреннее удовольствие, как будто Драйпегова обидела его чем-то, и он теперь вымещал на ней ее обиду.

Однако она оказалась женщиной, достойной до некоторой степени своего батюшки и умевшей показать твердость, когда это, по ее мнению, было нужно.

Драйпегова видела, что своей собственной особой она не в состоянии сразу прельстить доктора Герье, и потому, оставив всякое жеманство, перешла на чисто деловую почву.

— Хорошо! — сказала она. — Если вы желаете меня оставить, я вас не хочу удерживать насильно, но в таком случае вы должны мне вернуть расходы по вашему переезду сюда и затем, конечно, отправиться отсюда на ваш собственный счет. Я уже не говорю о том, что не только деликатность, но и обычай требуют, чтобы вы остались у меня, пока я не найду вам заместителя.

Теперь доктор Герье должен был согласиться, что она права и что если он хочет по собственному желанию уехать, то должен вернуть деньги, которые получил на проезд в Митаву.

Денег же этих сейчас у Герье не было.