– Я совершенно серьезен, Сережа, – ответил гость. – То, что я попрошу тебя сделать, очень важно для меня. Понимаешь? Очень важно.

Спасский не верил своим ушам.

– Ты что, специально затащил меня сюда ночью, чтобы попросить о чем-то?

– Квартира номер сорок девять, – повторил гость. – Ты отдашь ему вот это… – Он достал из бокового кармана сложенный вдвое конверт и протянул Спасскому. – Отдашь и, ничего не говоря, сразу же уходи.

Спасский отступил назад и покачал головой:

– Никуда я не пойду! Что за фокусы?

– Я очень тебя прошу. Очень. Сделай это для меня. В последний раз.

– В какой еще последний раз? Что за таинственность?

– Я уже сказал: это очень важно для меня. Просто отдай конверт – и все.

Спасский в нерешительности повертел в руках сложенную бумажку:

– Здесь что, деньги?

– Иди, Сережа…

И гость, приобняв его за плечи, тихонько подтолкнул к тускнеющему квадрату. Спасский вздохнул и, негромко матерясь, поплелся в подъезд.

Оказавшись в парадном, он остановился и снова повертел конверт в руках. На нем не значилось ни имени, ни даже инициалов. Поколебавшись, Спасский подошел к почтовым ящикам, висевшим в три ряда на стене, поискал глазами дверцу с цифрой 49 и, зачем-то оглянувшись по сторонам, быстро опустил конверт в широкую щель. Выждав для правдоподобия несколько минут, он бодро толкнул входную дверь и выскочил на улицу.

Утром следующего дня в квартире у Лосева раздался телефонный звонок. Звонил Гаев. Он не спеша поинтересовался у Федора, как его самочувствие, а потом сообщил, что не только нашел и рассмотрел все фотографии с места преступления, но и поднял протоколы осмотра, в которых совершенно очевидно значится, что на левой кисти убитого имеется татуировка в виде трех заглавных букв «БОМ» и голубя.

– То есть, – в своей обычной насмешливой манере резюмировал Гаев, – если верить вам, можно предположить, что Камолов воскрес, вылез из могилы и пришел в студию именно в тот момент, когда вы в ней находились. А потом без всяких видимых причин и мотивов решил вас убить.

– Это все, что можно предположить? – растерянно спросил Федор, понимая и сам, что запутывается окончательно.

– Нет, не все, – с удовольствием ответил следователь, как будто заранее ждал, что у него попросят с десяток подобных нелепиц. – Еще вариант: человек, который покушался на вашу жизнь, умышленно сделал себе татуировку точь-в-точь как у покойника. Но тогда он заранее знал, что вы отрежете ему кисть руки в момент нападения, а потом, чтобы вы не забыли ее рассмотреть, хладнокровно пошел к вам домой и положил свой отчлененный орган в вашу ванную комнату.

Федор в отчаянии грохнул кулаком по стене:

– Но ведь мне действительно подбросили эту злосчастную руку!

– А с чего вы вообще взяли, что это кисть того, кто хотел вас убить? Быть может, вы отрезали одну руку, а подбросили вам – другую…

– Но зачем?

– Зачем – подбросили или зачем – другую?

Федор растерялся:

– Вы что, издеваетесь?

– Послушайте меня, Лосев. Помните, я говорил вам, что мы не только не приближаемся к разгадке, а, наоборот, запутываемся все больше и больше? Так вот. У меня сложилось впечатление, что мне умышленно отвели роль в этом театре абсурда. С одной только целью, чтобы я никогда не раскрыл это преступление.

– Вы считаете, – спросил Федор с расстановкой, – что это я вам отвел такую роль?

– Где сейчас эта отрезанная рука? – В голосе следователя хрустнул ледок.

– Она… в студии.

– Где? В фотостудии? Интересно, кто же ее без конца таскает туда-обратно?

– Понимаете, я вчера сразу от вас поехал в студию. И там оставил свой пакет… случайно.

– Скажите, почему вы все-таки не заявили в милицию о покушении, а вместо этого сообщили обо всем мне? И в аккурат на следующий день после того, как я сам вас разыскал.

– Вы… Вы меня в чем-то подозреваете?

– Мой вам совет: не пытайтесь меня убедить, что на вас нападал воскресший Камолов. Знаете почему? Потому что в этом невероятном случае единственный мотив для убийства у Камолова – это месть за то, что вы хотели убить его!

– Вы это серьезно?

– Совершенно. А еще лучше: не пытайтесь меня убедить, что на вас вообще кто-то нападал.

Федор горестно замолчал. Единственный его союзник поворачивался к нему спиной.

– Вот что, – сжалился следователь. – Я вас не подозреваю в убийстве друга. Это – чтобы вы с ума не сходили. Но прошу вас: не играйте больше в пинкертонов, не бегайте по городу с отрезанными конечностями и не выдумывайте сами себе страшилки. Знаете… Поезжайте-ка вы в Николаевск. А лучше – в Склянск. Потому что отец ваш, как я выяснил, находится именно там.

Федор на секунду забыл даже про отрезанную руку.

– Что?! Отец? В Склянске?! Что он там делает?

– Ну этого я, извините, не знаю. Он все-таки ваш отец, а не мой. Думаю, он поменял один провинциальный городок на другой по какой-то весомой причине… Вообще, надо сказать, с этим городом много совпадений. Прямо мистический центр Вселенной. Дело в том, что Камолов за неделю до смерти зачем-то ездил именно в Склянск. Хотя у него там, насколько мне известно, нет ни знакомых, ни родных.

Лосев ошарашенно положил трубку и долго сидел на кровати, ожидая, пока Елена выйдет из ванной. Вчера они все решили. Сегодня Елена напишет заявление об уходе, а он поедет на вокзал и возьмет два билета до Николаевска на один из ближайших дней. Звонок Гаева внес полную сумятицу в уже прояснившиеся было намерения. Федор не представлял, как он теперь объяснит Елене изменения в их планах. Она призналась вчера, что связывает с их скорейшим отъездом все надежды на лучшее.

– Я никогда не была сильным человеком, Федя! Бороться с судьбой – задача не для меня. Бежать! Бежать от опасности, от неизвестности, от воспоминаний! От себя! Это единственное, что я могу. У меня больше нет сил, любимый.

Федор с болью слушал эти признания. В их безысходности была и его вина. Он виноват в том, что не смог защитить и утешить любимого человека, что не стал для Елены единственной опорой и надеждой. Виноват в том, наконец, что из серого цвета, вопреки всем учебникам, вычленил черный, заслонивший собой все прочие оттенки и полутона.

Она сушила волосы феном, когда он подошел сзади и обнял ее за плечи:

– Нам надо повременить с Николаевском, родная.

Елена выключила фен и в испуге повернулась:

– Что ты сказал? Мы никуда не едем?

– Понимаешь, – Федор запнулся, – сейчас звонил следователь. Он сказал, что отец… что отца нет в Николаевске. Он зачем-то уехал в другой город.