Здесь, в окопе, все было совсем по-другому. К зверю Прохор Фомин всегда испытывал уважение и даже благоговейный трепет. Так батя воспитывал, и с самого детства до зрелых лет так в душе его установилось, на всю жизнь.

К врагу Фома испытывал ненависть и презрение. Когда политрук называл фашистов зверями, Прохор всегда принимался спорить, доказывал, что зверь – это тварь божья, такая же, как и человек, а фашисты – это чертова сила, и не звери они, и не люди. Одно слово – нелюди…

А политрук начинал его отчитывать за церковную пропаганду, что, мол, не пристало офицеру Красной Армии тварью человека обзывать, хоть и божьей. Это что же он своих товарищей, советских офицеров тоже тварями считает? И самого политрука за тварь держит? И чего этот капитан вязался к нему все время?

Невзлюбил этот работник идеологического фронта Прохора за сибирское свободолюбие и таежную прямоту. Эх, быть бы сдержаннее, не было бы потом рапорта от политрука в вышестоящие органы по поводу рукоприкладства в отношении старшего по званию…

Передернув затвор, Фомин, быстро-быстро отталкиваясь локтями и подошвами сапог от земли, направился к следующей огневой позиции. Менять их следовало как можно чаще, чтобы вражеские пулеметы не пристрелялись. Фома по опыту знал, что в танке у пулеметчика обзор лучше, так как находится он выше и легко по дымку или выбросу огня можно стреляющего засечь.

В подтверждение его мыслей только что оставленную позицию взрыл хлесткий удар. Словно щелкнули тугой стальной плетью, подняв ворох земли, иголок и древесных щепок.

Иголки лежали плотным скользким ковром, от которого было трудно отталкиваться носками сапог. Фомин пробирался между стволов, огибая головную машину старшего лейтенанта Панкратова в тот самый момент, когда 45-миллиметровое орудие командирской «семидесятки» произвело первый выстрел. Танкисты сделали ставку на внезапность и первый дружный залп.

В качестве цели Панкратов выбрал вторую слева «пантеру». Выцеливал по нижней части корпуса, метя в ходовую часть. Сразу после произведенного Панкратовым выстрела громыхнуло орудие крайнего справа Т-70, в котором находились лейтенант Лебедев и сержант Мурлыкин. Лебедев в качестве мишени выбрал тот же танк, что и его командир.

Оба бронебойных снаряда угодили в цель, окутав облаком дыма переднюю часть «пантеры». В этот же миг открыли огонь оба ручных пулемета. Артюхов и Фаррахов поделили между собой сектора пополам, простреливая один левый фланг, а второй – правый. Гвоздев вел стрельбу короткими очередями, а Зарайский открыл огонь из трофейного «шмайсера».

Волна огня, ударившая с опушки, хоть и не была мощной, но обрушилась на наступавших так внезапно, что заставила пехоту сразу залечь. Меткая стрельба Фомина посеяла в рядах атакующих зерна страха и паники, которые проросли при первом же залпе. Кто-то из фашистов даже стал отползать назад, но был остановлен истошными криками командиров, которые доносились до опушки даже сквозь рев танковых двигателей.

Прохор Фомин уже занял к этому моменту новую позицию. Истошно оравшего и размахивавшего руками в положении лежа он засек сразу. Видать, какой-нибудь горластый унтер-офицер. Старшие чины у них в первых рядах цепи не ходят. Но тоже не последнее звено в цепи управления. Следующий взмах оказался для унтера последним.

До немца, залегшего в пыли, поднятой гусеницами тяжелых машин, было около ста пятидесяти метров, но виден он был хорошо на гладкой, покрытой гарью земле. Крик фашиста захлебнулся в натужном реве машины на левом фланге. «Пантера» крутилась на одном месте. Первый парный залп оказался результативным. Чей-то – Лебедева или Панкратова – бронебойный снаряд повредил левый трак, и ходовая немецкого танка оказалась выведенной из строя.

Третья «семидесятка», затаившаяся на левом фланге, выстрелила с большой паузой, но сделала это намеренно, по той из «пантер», башня которой первой начала двигаться, наводя орудие по обнаружившим себя «семидесяткам».

Снаряд пришелся по диагонали, через весь сектор вражеского наступления, по левому борту крайней справа машины. Снаряд разорвался на вражеской броне, оставив глубокую вмятину в бронированной бочине.

Спустя миг тяжелое орудие «пантеры» выплюнуло сгусток пламени, сопровожденный таким громовым раскатом, что Гвоздеву показалось, что у него начисто вынесло барабанные перепонки. Вражеский снаряд просвистел над машиной Лебедева, которая в этот момент как раз перемещалась в глубину, на запасную позицию.

Бронебойный из своей штатной «сорокапятки» младший лейтенант Ремезов послал в цель очень вовремя и выбрал ее безошибочно, в самый ответственный момент помешав прицелиться фашистскому стрелку-наводчику.

«Пантера» с подбитым гусеничным траком повернулась на девяносто градусов и застыла корпусом. Экипаж вражеской машины стал спешно разворачивать башню в сторону оборонительного рубежа, который к этому времени стало заволакивать дымом.

Древесные завалы, устроенные осколочно-фугасными снарядами 75-миллиметровых орудий «пантер», занялись огнем. Смолистая древесина под солнечным зноем разгоралась стремительно, заполняя дымной завесой лесные прогалины и опушку. Дым висел в воздухе, но не стелился по самой земле, давая штрафникам лазейку для дыхания, но затрудняя врагу прицеливание.

Одна из вековых сосен рухнула прямо позади танка младшего лейтенанта Ремезова. Произведя выстрел, тот скомандовал механику-водителю задний ход, но машина уперлась кормой в мощный ствол, который заклинило между соседних деревьев, словно закрытый шлагбаум.

Дерево пружинило, отчего танк, попав в неожиданно возникшую преграду, начал пробуксовывать, увязая гусеницами во все более углублявшихся колеях песчаного грунта. Машина натужно надсаживала моторы, и ствол с треском поддавался, но слишком медленно. Счет времени шел на драгоценные секунды. Видя, что они теряются, младший лейтенант Ремезов предпринял отчаянный маневр, скомандовав полный вперед.

Вопреки ожиданиям врага и своих же товарищей, «семидесятка», взревев двигателями, выскочила прямо в лоб, на наступавшие немецкие танки. Преодолевая бруствер, она подскочила, задрав кверху переднюю часть корпуса и ствол, затем ухнулась вниз, соскользнув, словно катер по высокой волне, и тут же взяла резко влево, пытаясь уйти из фронтального сектора прицеливания «пантер».

В тот самый момент, когда экипаж «семидесятки» в отчаянном рывке преодолевал переднюю сторону периметра защитного «кармана», в сторону Т-70 с противоположного правого фланга ухнула та самая «пантера», которой Ремезов сбил прицел своим точным выстрелом.

Бронебойный снаряд угодил в то самое место, где пару секунд назад находился экипаж, бодаясь своей кормой с сосновым завалом. Мощная взрывная волна взметнула кверху огромные стволы деревьев, швырнув их дальше в глубь заполненного дымом леса с такой страшной силой, что несколько сосен, оказавшихся на их пути, переломились пополам, обрушившись вниз своими игольчатыми верхушками.