и резонно побаивался, кабы не впрыснул прихвостень яду прямо под хвост благодетелю. Как бывало сплошь и рядом. А вот об аналоге своём нижестоящем, горкомовском, ничего не знал, окромя анкетных данных примерной партийной агиографии. Подумал, что и без того рад будет до потери штанов и совести безвестный Демидовский третий стать ещё более безвестным и нумера невесть какого, но – Московским.

И правильно думал. И рад был тов. Савченко М.М. переезду в номенклатурную квартирку, фонда хоть и резервного, но в самом, что ни есть, сердце Москвы. До такой степени рад, что уже ногами сучил, угадывая, как бы «оправдать верой и правдой» в номенклатурном понимании, как вдруг – ка-ак гэкачепэнётся всё вокруг…

И о Михаиле Михайловиче, с его верой и правдой, не говоря уже о совести, все позабыли. Все. Не только абстрактная Родина-Мать, которая у нас спокон веку сыновей своих в дырявом лукошке носит, но и конкретный Георгий Иванович. Привёл тов. Варге тов. Савченко к мечте его – и бросил у порога. Как мечты, так и собственных апартаментов, когда тот появился на нём (на пороге) растерянный, де: «А как же я? Как коммунист коммунисту? Как друг, товарищ и брат друзьям своим и братьям, товарищи?»

И сколько потом ни приходил, ни бил спьяну в те двери ногами, ни приползал потом униженно… Один раз только и услышал от господина Варге резолюцию по личному своему делу: «Зацепился в Москве – и радуйся». А где ж зацепился, чем? У него ж никаких навыков нет, да и с разворотливостью как-то не очень, а стартового капитала и нужных связей в Белокаменной, в отличие от Демидовска, вовсе нет? Даже образование и то настолько комсомольское, что чего там в дипломе написано, он прочесть, может, и способен, а вот всерьёз понять, а уж тем более чтобы воплотить, приложить к какому-то делу – уж совсем никак.

«Всем тяжело», – поучал тов. Варге тов. Савченко. «Всем тяжело, но как-то по-разному», – подметил Михаил Михайлович. Товарищу Варге, может, и тяжело было в господина обратиться, из кресла видного партаппаратчика в кресло невидного поначалу кооператора кряхтя пересесть, из чёрной «Волги» в красную «девятку». А вот товарищ Савченко как пересел из кресла его заместителя на табуретку кухонную, так и засел. Да много ли на той табуретке сиднем высидишь? Пару лет негоже было бывшему хоть и третьему да секретарю горкома скрести веником загаженные рыночные задворки или коробейничать импортным ширпотребом в подземных переходах, да на третий – стерпелось.

Ему. Но не молодой жене с московскими перспективами, так внезапно потускневшими. Ушла молодка в перспективу. И к кому? Как в анекдоте, к соседу.

Но это потом выяснилось, когда бывший политрук и товарищ, а теперь, со всех сторон, господин Варге, стал соседом всё так же, по-прежнему, «товарища» Савченко. Только ведь нынешний «товарищ» – не чета прошлому. Если прошлый товарищ в господа не выбился, то это нечто кафкианское, а то и таракан музейный, приклеенный к изнанке жизни, как к новым обоям на старой стене. Что в случае товарища Савченко оказалось особенно наглядно. Поскольку в Кривоконюшенный переулок Генрих (теперь можно) Иоаннович (теперь – пожалуйста) въехал с другой стороны. Парадной. С того фасада гигантского дома № 2/13/9/20, что обращён к огням проспекта, – а Михал Михалыч как оставался с его (дома) изнаночной стороны, которая за последние десятилетия из резерва московского горкома вовсе в трущобы выродилась, так и остался. Теряя постепенно этажи и метражи, мебель и здоровье, стыдливость и брезгливость. Тогда как с парадной стороны – эвон, каков прогресс! Апартаменты в два и более этажа, а коли мало, то и пентхаус с бассейном, окна оранжерейные, частные лифты, огни рекламы, будто там антиподы какие живут…

– И ведь жена, сучка блудливая, – вздыхал Михалыч, – знала, что он где-то тут, со своим комсомольским запалом и задором прозябает, но не поинтересовалась. Ни то что сама – охранника своего не подослала в облупленную дверь постучаться: жив ли? Курицы в чёрном трупном пакете не подбросила…

Так что переезд судьбоносного обидчика по тому же адресу 2/13/9/20, где прозябал Михаил Михайлович, никакого злорадства у него не вызвал. А вот долгой, как подлунный волчий вой, злобы, – хоть отбавляй.

– «Но есть и божий суд, наперсники разврата! Он ждёт…» – закончил декламацию признательных показаний Михаил Михайлович, и протянул обе руки на предмет нацепить наручники. – Всё равно теперь сыщете, а мне бежать куда? И так «На дне», прямо по Горькому.

И поведал обыденную историю о том, как срывал поначалу душу на гастрономе ненавистного владельца и с ненавистным названием, растрачивая предпоследние копейки. А потом приобрёл на последние у бригадира «чёрных копателей», у вот этого, который морду воротит, вполне исправную, только приклад надколот, снайперку СВТ и дюжину патронов. Как присмотрел подходящую лёжку на чердаке соседнего дома…

Смахнул слезу на бороду Собачий пастух, душа тонкая, театральная; завыли, заскулили его собаки, души непосредственные, сочувственные…

Глава 17. Дневные заботы

В лаборатории

Лобов, патологоанатом судебной экспертизы Центрального района, к проблемам текущей эволюции в силу профессии относился поверхностно, поскольку тем только и занимался, что констатировал над всякой вскрытой грудной клеткой: «Ничто не ново под Луной». По той же причине в современных нам пищевых цепях он не тянул даже на постыдную роль некрофага. Тогда, как жирный кот Лобова по имени Прохор, обитавший тут же в резекторской… Поговаривали, что иногда доктор подолгу держит родственников, пришедших в морг на опознание, перед закрытыми дверями, бьёт в них пяткой и разговаривает о самых возмутительных пустяках дурным голосом, чтобы не слышны были из-за дверей рык, чавканье и плотоядное урчание.

– Что по поводу вашего «монтёра»? – недовольно переспросил Лобов в телефонную трубку и, поставив чашку с жизнеутверждающей жидкостью на вскрытую грудную клетку неизвестного «№ 13 от 17.10.», обернулся. В углу, у кафельной стены, его пугающе раскормленный угрюмо-чёрный Прохор с совершенно собачьим энтузиазмом жадно смотрел на тазобедренный сустав упомянутого «монтёра».

«Электромонтёр». Так, со слов сумасшедшей старухи террористки, прозвали вчерашнюю находку в дренажном колодце под домом Шатурова. По версии старушки, это был пропавший в далёком 1972 году работник «Мосэнерго» Николай Тесляренко, который якобы пришёл в том злосчастном году в тот злосчастный дом что-то там такое зловредное ремонтировать… И пропал. И вернулся только теперь, и в таком вот неприглядном виде. Версия эта подтверждалось и нарядом, выписанным на имя электрика этого самого, II разряда, и чудом сохранившимся в архивах «Мосэнерго», а также неподвластными времени хлопчатобумажными штанами, бывшими на тазобедренном суставе Николая Тесляренко, и справленными,