Я провожу рукой по его волосам и прижимаюсь к его губам. Мы целуемся так долго, что я почти забываю, где нахожусь. Делая паузу, чтобы глотнуть воздуха, он некоторое время молча наблюдает за мной, его рука все еще на моей щеке, а затем он опускает голову и снова целует меня, как будто не знает, как остановиться. Я тоже не знаю, как это сделать. Больше всего на свете я хотела бы оказаться где-нибудь в другом месте. У меня… У него… Где угодно, только не здесь, где нам в конце концов придется остановиться и вернуться наверх.

Я не новичок в сексе. Но кое-что для меня совершенно ново. Чувство, что ты еще долго не захочешь, чтобы это закончилось после того, как все закончится. Желание спрятаться в его груди, чтобы быть ближе к нему. Может, для него это не ново, но, судя по его взгляду на меня между поцелуями, я бы сказала, что в выражении его лица больше удивления, чем опыта.

Мы еще несколько секунд смотрим друг на друга. Никто из нас не произносит ни слова. Может быть, ему просто нечего сказать, но я не могу говорить из-за сильного стеснения, растущего в груди. Секс был великолепным. Быстро, но невероятно.

Но то, что происходит сейчас… Неспособность отпустить… Нежелание прекращать целоваться… Неспособность отвести взгляд… То ли это просто незнакомая мне пока сторона секса, то ли что-то более глубокое. Как будто секс – это еще далеко не все. Словно есть такой уровень близости, о существовании которого я и не подозревала.

Грэм на несколько секунд закрывает глаза и прижимается лбом к моему лбу. Быстро вздохнув, он отталкивается от меня, словно ему пришлось закрыть глаза, чтобы оторваться. Он помогает мне подняться, я ищу свои трусики, он избавляется от презерватива и застегивает джинсы.

Я одеваюсь в тишине. Мы не смотрим друг на друга. Он поднимает с пола пустую упаковку от презерватива и бросает в мусорное ведро рядом с кроватью.

Теперь мы стоим лицом друг к другу. Я скрестила руки на груди, а он смотрит на меня с таким видом, будто ему не верится, что эти пятнадцать минут вообще были. А я гляжу на него так, словно хочу все повторить. Он открывает рот, словно собирается что-то сказать, но тут же быстро встряхивает головой, делает шаг вперед, хватает меня за подбородок и снова целует. Это страстный поцелуй, как будто ничего еще не закончилось. Я целую его в ответ с такой же страстью.

Нацеловавшись, он ведет меня назад к лестнице. Мы останавливаемся, чтобы перевести дух, и он, смеясь, прижимается губами к моим волосам.

Мы поднимаемся на две ступеньки, и тут я соображаю, что так и не посмотрелась в зеркало. Я только что занималась сексом с этим парнем, а сейчас пойду и буду мило улыбаться его родителям. Я лихорадочно расчесываю волосы пятерней и поправляю платье.

– Как я выгляжу?

– Как девушка после секса, – улыбается Грэм.

Я пытаюсь толкнуть его в грудь, но он проворнее меня. Он хватает меня за руки и поворачивает, пока я не упираюсь спиной в стену лестничного пролета. Он поправляет мне пару прядей волос и вытирает мне большими пальцами глаза.

– Ну вот, – говорит он. – Прекрасно выглядишь. Сама невинность, словно только что ходила и осматривала дом.

Он снова целует меня: вероятно, он хочет, чтобы поцелуй получился коротким и нежным, но я хватаю его за голову и притягиваю ближе. Я не могу насытиться его вкусом. Я просто хочу вернуться к себе домой, в свою постель с ним, целовать его. Я не хочу подниматься наверх и притворяться, что хочу пирога, когда единственное, чего я хочу, – это Грэм.

– Квинн, – шепчет он, хватая меня за запястья и прижимая их к стене. – Как по-твоему, сколько тебе нужно времени, чтобы съесть кусок пирога?

Приятно узнать, что наши ценностные ориентиры совпадают.

– Чертовски мало.

Несмотря на то что каждый четверг, когда Грэм возвращался домой, от него пахло пивом, я никогда не видела его пьяным. Думаю, он никогда не выпивает больше двух пинт зараз, потому что все еще испытывает чувство вины из-за гибели своего лучшего друга Таннера много лет назад. Опьянение напоминает ему об его отчаянии. Точно так же, как секс напоминает мне о моем отчаянии.

Интересно, что его так расстроило сегодня вечером? Это первый четверг, когда домой его привел коллега. Я наблюдаю в окно, как Грэм, спотыкаясь, направляется к входной двери, одной рукой неловко обнимая парня, который изо всех сил пытается дотащить его до дома.

Я подхожу к двери и открываю ее. Грэм тут же поднимает глаза и широко улыбается мне.

– Квинн!

Он машет мне рукой и поворачивает голову к парню, который его привел.

– Квинн, это мой добрый друг Моррис. Да… Мой добрый друг.

Моррис виновато кивает.

– Спасибо, что довели его до дома, – говорю я. Протягиваю руку и отрываю от него Грэма, обняв его за плечи. – Где его машина?

Моррис тычет большим пальцем через плечо: машина как раз въезжает на подъездную дорожку. Из нее выходит другой коллега мужа. Я его помню – видела у Грэма в офисе. Кажется, его зовут Брэдли.

Брэдли идет к двери; Грэм между тем обнимает меня обеими руками, наваливаясь всем весом. Брэдли протягивает мне ключи и смеется.

– В первый раз удалось заставить его выпить больше двух, – говорит он, кивая в сторону Грэма. – Он много чего умеет, но только не выпивать.

– Слабак, – смеется Моррис. Оба машут на прощание и идут к машине Морриса. Я вхожу в дом вместе с Грэмом и закрываю дверь.

– Я собирался взять такси, – бормочет Грэм. Он отпускает меня, идет в гостиную и падает на диван. Я бы рассмеялась, сочтя это забавным, если бы не подозревала, что причина, по которой он решил сегодня напиться, как-то связана с его отчаянием после того, как он взял на руки новорожденного. Или, может быть, с отчаянием, которое вызывает у него наш брак в целом и которое он хотел на время заглушить.

Я иду на кухню, чтобы принести ему стакан воды. Когда я возвращаюсь в гостиную, он сидит на диване. Я протягиваю ему воду, замечая, что у него стали совсем другие глаза. Он делает глоток и улыбается мне. Он уже очень давно не выглядел таким счастливым и довольным. Теперь, когда я вижу его пьяным, я понимаю, каким грустным он всегда выглядит, когда трезв.

Я и не замечала, что печаль затягивала его все глубже и глубже. Не замечала, наверное, потому, что печаль похожа на паутину. Ее не видишь, пока в нее не попадешь, и тогда приходится отчаянно цепляться за себя, чтобы вырваться на свободу.

Интересно, как долго Грэм пытался вырваться на свободу? Я уже много лет как перестала. Просто позволяю себе и дальше вязнуть в паутине.

– Квинн, – говорит Грэм, откидывая голову на спинку дивана. – Ты такая чертовски красивая. – Его глаза скользят по моему телу и останавливаются на руке. Он обхватывает пальцами мое запястье и притягивает меня к себе. Я цепенею. Я не поддаюсь этому притяжению. Лучше бы он настолько опьянел, чтобы просто вырубиться на диване. Но он достаточно пьян лишь для того, чтобы забыть, что не пытался склонить меня к сексу с той ночи, когда спал в гостевой комнате. Он достаточно пьян лишь для того, чтобы притвориться, что все у нас не так плохо, как на самом деле, все так же ярко, как раньше.