Маркиза приподняла голову, несколько минут тревожно вслушивалась в тишину, потом, не открывая занавеса, просунула под него руку и вытащила ключ. Молча встала и, не спуская глаз с постели, пошла к ящику, но в ту минуту, как она хотела вложить ключ в замок, Поль, который следил за каждым ее движением, бросился в комнату и, схватив маркизу за руку, сказал:

— Дайте мне ключи, мадам! Маркиз умер, и эти бумаги мои.

— Это вы? — воскликнула маркиза, отскочив в ужасе и падая в кресло. — Боже правосудный, это мой сын!

— Что же это такое? — прошептала Маргарита, падая в другой комнате на колени.

Поль отворил ящик и взял шкатулку, в которой столько лет хранились его документы.

Между тем среди стольких происшествий, следовавших в эту ночь одно за другим, Поль не забыл, что должен драться с Лектуром. Он послал к нему лейтенанта Вальтера, и часов в шесть утра офицер был уже в замке Оре. Он нашел Лектура у Эммануила. Увидев Вальтера, Лектур пошел в парк, чтобы секунданты могли свободно обговорить все условия. Вальтеру приказано было на все соглашаться, и поэтому переговоры оказались непродолжительными. Дуэль была назначена на четыре часа пополудни, на берегу моря, подле рыбачьей хижины, что между Пор-Луи и замком Оре. Драться решено было на пистолетах или шпагах; само собой разумеется, выбор предоставлен был Лектуру как обиженному.

Что касается маркизы, то, потрясенная появлением Поля, она, как мы видели, почти без чувств опустилась в кресло, но через некоторое время твердость характера вновь взяла свое: маркиза встала, накинула на лицо покрывало, прошла во вторую комнату, где огня не было, и вышла в парк. Она не видела Маргариты, которая стояла за шторой на коленях, безмолвная от удивления и ужаса.

Маркиза вернулась в замок и пришла в тот зал, где приготовлен был брачный договор. Там, при умирающем мерцании свеч, облокотившись на стол, положив голову на обе руки и устремив глаза на бумагу, где Лектур уже подписался, а маркиз успел начертать лишь половину своего имени, она провела оставшуюся часть ночи в размышлениях о своем будущем. Таким образом она дождалась рассвета, и не подумав отдохнуть: так сильно гордая душа ее поддерживала тело, в котором была заключена! Итогом этих раздумий было решение как можно скорее отправить Эммануила и Маргариту из замка Оре, потому что от них ей больше всего хотелось скрыть свое знакомство и дальнейшие отношения с Полем.

В восемь часов, услышав шаги Вальтера, который в это время уходил из замка, она позвонила. Вскоре в дверях показался лакей; видно было, что и он тоже не спал.

— Позови графиню! — приказала маркиза.

Лакей ушел, а маркиза, мрачная и безмолвная, приняла прежнее свое положение. Через несколько минут она услышала за собой шум легких шагов и оглянулась. Возле нее стояла Маргарита. Девушка с еще большей почтительностью, чем обычно, хотела поцеловать руку матери, но маркиза сидела неподвижно, словно не замечая ее. Маргарита опустила руки и стояла молча. Она тоже была во вчерашнем платье. Сон пролетел над землей, миновав замок Оре.

— Подойти ближе, — сказала маркиза.

Маргарита сделала шаг вперед.

— Отчего, — продолжала маркиза, — ты так бледна и расстроена?

— Maman!.. — прошептала сухими губами Маргарита.

— Говори!

— Смерть отца… быстрая и неожиданная… — заговорила Маргарита. — Ах, как много я в эту ночь выдержала!

— Да, — сказала маркиза глухим голосом, устремив на Маргариту взгляд, в котором затеплилась искра тепла, — да, молодое деревце гнется и облетает под порывами ветра, один только старый дуб выдерживает всю ярость бури. Я тоже, Маргарита, много страдала! Я тоже провела ужасную ночь, но посмотри на меня: видишь, я спокойна.

— У вас душа сильная и твердая, матушка, — сказала Маргарита, — но не требуйте той же твердости и силы от других людей, вы только разобьете их души.

— Но я и требую от тебя только повиновения, — сказала маркиза, опустив руку на стол. — Маргарита, твой отец умер, теперь старший в нашей семье Эммануил. Ты сейчас должна ехать с ним в Ренн.

— Я?! — удивилась девушка. — Мне ехать в Ренн? Зачем же?

— Затем, что наша часовня слишком мала, чтобы справлять в ней вместе и свадьбу дочери и погребение отца!

— Матушка, — сказала Маргарита умоляюще, — мне кажется, приличия да и совесть требуют, чтобы эти церемонии происходили не так быстро одна за другой.

— Приличия и совесть повелевают исполнять последнюю волю умерших, — холодно произнесла маркиза не допускающим возражения тоном. — Посмотри на этот договор. Видишь: отец твой подписал первые буквы своего имени.

— Но позвольте спросить, матушка, разве отец был в здравом уме и повиновался своей воле, когда он начал писать эту строку, прерванную смертью?

— Не знаю, — ответила надменно маркиза, — не знаю. Знаю только, что родители, пока они живы, властны над судьбами своих детей. Долг заставлял делать меня ужасные вещи, и я их делала. Повинуйся и ты!

— Матушка! — Маргарита стояла, не трогаясь с места, и говорила необычным для нее решительным голосом. — Матушка, вот уже три дня, как я вся в слезах, совершенно отчаявшись, ползаю на коленях от ног Эммануила к ногам отца. Никто меня не выслушал, потому что мои слова заглушал голос честолюбия или помешательства. Наконец я дошла до вас, матушка. Теперь мы остались с вами лицом к лицу. Теперь только вас могу я умолять, и вы должны меня выслушать. Послушайте же, что я вам скажу! Если б я должна была принести в жертву вашей воле только свое счастье, я бы им пожертвовала, только мою любовь, я бы и ею пожертвовала, но я должна пожертвовать вам… сыном! Вы мать. Я тоже.

— Мать!.. Мать!.. — раздраженно проговорила маркиза. — Но рождение твоего ребенка — преступление!

— Пусть так, но я все же мать, а материнские чувства всегда священны. Скажите же мне — вы должны знать это лучше, чем я… — скажите мне: если те, которым мы обязаны жизнью, получили безграничную власть над нами, то разве те, которые от вас получили жизнь, не имеют такой же власти? И если эти два голоса один другому противоречат, какому из них следует повиноваться?

— Ты никогда не услышишь голоса своего ребенка, — сказала маркиза, — ты никогда его не увидишь.

— Я никогда не увижу моего сына? — воскликнула Маргарита. — Но кто же может поручиться за это, матушка?

— Он сам никогда не узнает о своем происхождении.

— А если все-таки когда-нибудь узнает? — Маргарита вся вспыхнула. Суровость маркизы заглушила в ней дочернюю почтительность. — И если он придет и спросит меня, почему я выбрала ему такую суровую судьбу?.. Это ведь может случиться, матушка. — Она взяла в руку перо. — Что ж, и теперь прикажете мне подписать?

— Подписывай! — приказала маркиза.

— Но, — продолжала Маргарита, положив на договор свою дрожащую, судорожно сжатую руку, — но если мой муж узнает о существовании этого ребенка? Если он потребует от его отца удовлетворения за пятно, наложенное на имя, на его честь? Если в поединке страшном, без свидетелей… в бою на смерть он убьет моего любовника и, измученный угрызениями совести преследуемый голосом из могилы, мой муж лишится рассудка?