из тысяч и тысяч медуз шевелилась под лодкой, придавая воде яркую голубизну. Медузы эти, прозванные голубым жалом, были столь ядовиты, что касанием щупальца останавливали человеческое сердце. Во время жуткого шторма 2140 года, внесенного в летописи как бич Осте, их разорванные о скалы тельца занесло в спокойную бухту. Тогда ожоги получили почти все рыбаки, а несколько даже скончались.

Теперь Юлиану предстояло набить этими медузами весь трюм и палубу…

Он неуклюже развернул сеть и, надев перчатки из толстой бычьей кожи, принялся за работу. Особого умения для ловли этих существ не требовалось: медузы никуда не расплывались, только подвисали в воде, помогая себе удерживаться шестью длинными щупальцами. Спустя пару часов Юлиан заполнил небольшой трюм, а также часть палубы у носа. Все скудное добро рыбаков – пледы и фляга – было скинуто у мачты.

Миновал полдень. Юлиан закончил работу, брезгливо подкинул сапогом несколько медуз в общую кучу и поставил паруса. Вскоре они надулись, налились благоволящим ветром и понесли рыболовное суденышко по морю. Юлиан рассчитывал добраться до горла бухты и плавать туда-сюда у маяка, где в последний раз, по словам Авариэля, видели левиафана. От одной мысли о всепожирающем демоне его сердце часто застучало, но он заставил себя перестать думать об этом. Разве не лежит на его палубе настоящая смерть? Тысячи ядовитых медуз безвольно трепыхались в лодке, чтобы под видом рыбы быть скормленными демону. Иногда графа даже посещала необычная и в чем-то забавная мысль. У кого на счету больше людских смертей? У огромного левиафана? Или у маленького голубого жала?

Мачта приятно поскрипывала на ветру, парус гудел. Лилейский остров медленно отдалялся. Лодчонка еще не выбралась на глубину, и местами возвышались скалистые образования, выдолбленные водой в причудливые формы, из-за чего Юлиан шел осторожно, корректируя путь кормовым рулем и парусом. Где-то вдалеке слышались истошные вопли гарпий, скрытых за грядой Лилейского острова. Местами, тут и там, шевелились медузы, элегантно плывущие в глубине вод. Скальные островки, вырывающиеся ввысь, были усеяны обломками кораблей. Небо, без единого облачка, голубело над головой, а волны искрились и играли в лучах солнца. Природа вокруг была смертельно прекрасна…

Вдруг справа, в одной из скальных выбоин, показалось что-то красное. Юлиан невольно повернул голову, вглядываясь, – и охнул оттого, что увидел скрюченную фигурку в красном одеянии. Там, в углублении скалы, что сплеталась в верховье с двумя другими, образуя арки, лежал… ребенок!

Не веря своим глазам, Юлиан направил суденышко вправо. Спустив парус и поставив якорь, он снял сапоги, чулки и прыгнул в воду. Мощными гребками он поплыл к несчастному. В выбоине лежал босой мальчик в подвязанном ремнем красном кафтане до колен. Он все еще дышал, но дыхание было тяжелым. Убрав прилипшую соленую прядь с обезвоженного лица, граф вспомнил, что видел его в порту, когда навещал Кавиана. Кажется, мальчика звали Халликом.

Добравшись с ним до лодки, Юлиан обрадовался, что не выкинул кожаную флягу с водой за борт. Он поднес флягу к губам мальчика, и тот сделал один маленький глоток, затем еще и еще, но продолжил лежать в полуобморочном состоянии. Глаза его двигались под закрытыми веками.

Теперь Юлиан не торопился. План со всепожирающим демоном откладывался до тех пор, пока он не доставит выжившего после кораблекрушения до пристани. Он укрыл ребенка плащом и пледами рыбаков, чтобы согреть после холодных вод моря Альбо, и устроился рядом. Здесь, на мелководье, бояться было нечего, поэтому граф терпеливо ждал, пока Халлик очнется. Наконец, примерно через час, серые глаза мальчика распахнулись, и он мутным взглядом уставился в небо.

– Папа?.. – прохрипел он.

– Нет, – произнес сочувствующе граф. – Я не папа…

Босой дрожащий мальчик замолк, приподнялся на локте и застыл. В глазах его с каждой секундой нарастал ужас. Память, судя по всему, возвращалась к нему, и он неожиданно вскрикнул, схватился за голову и разрыдался. Слезы из-за обезвоживания едва выступили на его глазах, покрасневших от морской соли.

– Папа-а-а… – причитал он.

Халлик ушел в себя, забыв, что рядом с ним сидит незнакомец, и лишь рыдал, произнося безостановочно «папа». Горе поглотило его, и он не обращал внимания ни на осторожные поглаживания по спине, ни на слова утешения. А граф не понимал, как успокоить ребенка, оглушенного страданием. В конце концов он не придумал ничего лучше, как плотнее закутать мальчика в плащ и прижать к себе, поглаживая по волосам.

– Тихо, успокойся, Халлик.

– Папа… Где он? Где?!

– Твой отец сейчас у Ямеса, смотрит на тебя! Он радуется, что ты выжил, поверь мне.

Конечно же, Юлиан лгал: не мог он раскрыть правду, что купец, вероятно, уже переварился в желудке Спящего. Чуть погодя мальчик притих, уткнулся носом в соленую рубаху и горестно застонал, прикрыв глаза. И снова он перестал обращать на что-либо внимание, забылся горем, и только его ослабевшее тельце тряслось мелкой дрожью. Так прошло с полчаса, пока граф не поднес ко рту ребенка флягу, в которой осталось совсем немного воды. Халлик жадно припал к ней и, кажется, немного успокоился.

Пора было отплывать, чтобы добраться в порт до сумерек. Обладая хорошим зрением, Юлиан мог отправиться к левиафану и ночью, но ослабевшего мальчика нужно было доставить в порт как можно скорее. Тот голодными глазами осматривал суденышко. Вероятно, в трюме когда-то были припасы еды, но их съели поселившиеся там чертята.

– Медузы? – прошептал испуганно Халлик, разглядывая студенистые тела. – Вы ловите медуз?

– Да, мальчик. Но не касайся их ни в коем случае!

С этими словами Юлиан надел чулки, затем сапоги и подгреб ногами трепыхающихся медуз в кучу, а сверху укрыл еще одной сетью, чтобы они не соскальзывали друг с друга и не шлепались на палубу. Халлик, сын купца из Лоракко, трясся, кутался в плащ и осматривался.

Увидев, что он немного притих и успокоился, Юлиан присел рядом на корточки.

– Ну-ка, расскажи теперь, как ты спасся? Ты хороший пловец, да?

Халлик покачал головой и всхлипнул.

– Оно выплыло справа от нас, – прошептал он дрожащими губами. – Дядя Нэлл стал молиться Ямесу, а все вокруг завопили! Папа стал орать рулевому взять курс левее, в сторону мелководья, к острову. Но… Я таких зубищ никогда не видел! Дядя бросился к рулю, к ахтерштевню вместе с другими, но… там… появилась огромная черная пасть, разинулась и… Скрип обивки, все трещало по швам. Грот рухнул рядом и придавил Ирвилла… Дядя пропал вместе с кормой и нашими матросами… А папа схватил меня за шкирку и прыгнул с бака в воду. Сзади все ломалось, дядя… Вы бы слышали, как трещали доски… Корабль развалился на части, словно игрушечный! Как тот, что мне дядя Нэлл сделал в детстве.

Халлик опять разрыдался, обхватив руками коленки, и продолжил:

– Папа сказал забраться ему на спину и взять за шею. Мы не смотрели назад, а папа говорил, что нужно доплыть до острова… И мы плыли. Но… тут папа закричал. Вокруг никого не было, ни акул, ни того чудища, но… Я не понимаю, что случилось. Я спросил его, не тяжелый ли я, а он стал орать, чтобы я не слезал с него. Потом папа лишь молчал, я его спрашивал. А он молчал… Ничего не отвечал. Лишь плыл. Пока не вытолкнул меня туда, между скал. Я повернулся, чтобы помочь ему, а он уже ушел под воду. Я не понимаю – почему? Почему он утонул? Папа всегда так хорошо плавал!

По лицу графа скользнула скорбь. Он-то понимал, что случилось с отцом мальчика: редкий человек выживал после объятий с голубым жалом. Но каким чудом отец нашел в себе силы доплыть до скал, а не сразу уйти на дно от боли?

– Твой отец спас тебе жизнь, и это главное, – произнес Юлиан. – Поплыли в порт, там я тебя отправлю в Лоракко к матери.

– Маме? Моя мама умерла, когда рожала меня… – Халлик снова расплакался, уже от старого горя и тех причитаний и упреков, что выпали на его долю.

– А кто у тебя остался из родных? Сестры? – Юлиан вспомнил возмущение купца на пирсе по поводу пятерых дочерей.

– Да. Но у всех семьи. Я никому не нужен!

– Ну как это не нужен… Дяди, тети есть?

– Два дяди. Один был рулевым на корабле у папы, помогал ему, а со вторым папа постоянно ругался, они не могли что-то там поделить… Дядю Барна папа всегда называл «жадным чертом».

– Понятно…

Значит, нет смысла отправлять мальчика в Лоракко. Со вздохом Юлиан встал с корточек, достал якорь и поднял парус. Суденышко сорвалось с места и, лавируя между скалами, начало пересекать Лилейский пролив, чтобы вдоль ноэльского берега