Джордж

Дорогая Джордж!

Друзья так друзья. На работе и в школе. Прекрати переживать о том, что подумают люди. И твоя проблема будет наполовину решена.

Мартин

Мартин!

У меня есть проблема??? Это ты общаешься со Стэйси – девчонкой, которая называет людей фриками.

Джордж

Дорогая Джордж!

Прости. Я спешил – писал последнюю записку в самом конце обеденного перерыва. Я не то имел в виду. Просто хотел сказать, что в школе ты предпочитаешь одиночество, а я знаю как минимум одного человека, который пытался заговорить с тобой (это я!) – и ты была не особо приветлива. Ты классная девчонка, и, может быть, парень, который тебе нравится, уже давно признался бы тебе, кто он такой, будь ты чуть более доброжелательна.

Мартин

Дорогой Мартин!

Иди к черту и больше не пиши мне.

Джордж

Дорогая Джордж!

He собираюсь идти к черту. Я твой друг. Друзья к черту не идут. Их туда, кстати, и не посылают.

Мартин

Мартин!

Иди. К. Черту.

Джордж

В пятницу, двадцать второго, около четырех часов ко мне подходит Мартин. Почему я так точно все помню? Просто я сидел, уставившись в календарь, а Том, наш покупатель, который, можно сказать, поселился в отделе «Сверхъестественные явления», наблюдал, как я усилием воли пытаюсь перевернуть страницу. Таким рассерженным я Мартина до этого не видел, поэтому сразу прекратил искать в себе магическую силу.

– Твоя сестра, – размахивает он запиской, – только что послала меня к черту.

– Она и меня все время посылает, – успокаиваю я его. – Не обращай внимания.

На всякий случай сообщаю ему, что с любовью у нашей семьи большие проблемы.

– Я не пытаюсь любить ее. Я просто хочу быть ей другом!

Мартин садится на свое место – отдыхает душой за составлением каталога. Что ж, мне в этом месяце с девушками тоже не везет. На прошлой неделе Эми ответила на мое письмо странным сообщением: «Спасибо, Генри. Сейчас это много значит». Больше ничего с тех пор от нее не было. Я так и не понял, что значит «сейчас».

Уже две недели я пытаюсь развлечь Рэйчел. Она не разрешила рассказывать о Кэле, поэтому со стороны мое поведение не должно выглядеть подозрительно. Хочу поговорить с ней обо всем, но она не позволяет: мол, слова ничего не изменят. Перестала дерзить. Стала, я бы сказал, одержима – еще до того, как нашла пометку в «Море». Правда, теперь работает почти без перерывов. Ищет новой весточки от брата, хоть и не признается в этом.

К прилавку подходит Фредерик – спрашивает о Уолкотте. У меня нет для него новостей, но, раз уж он здесь, задаю ему вопрос:

– Предположим, у вас есть друг, который подавлен из-за смерти близкого человека. Он не ищет сочувствия, но вам кажется, что ему нужно поговорить. Что бы вы сделали?

– Думаю, нужно уважать его желание. Если он не хочет говорить, силой не заставишь. – Фредерик смотрит на Рэйчел, потом снова на меня. – Можно попробовать рассмешить ее.

Раньше Рэйчел смеялась просто потому, что я был рядом. Теперь же она постоянно ходит с угрюмым лицом, которое стало настораживать даже покупателей. Впрочем, это не так уж важно. Джордж их тоже отпугивает. Я продолжаю работать и размышляю, какие бы выбрал слова, если бы решил написать ей. Через некоторое время снова появляется Фредерик:

– Я нашел бы в себе смелость говорить о смерти. Люди стараются обходить эту тему стороной. Литература и телевидение – исключение, там мы смотрим на нее в упор.

После обеда я пишу Рэйчел письмо. Следуя совету Фредерика, стараюсь быть смелым и честным. Не пытаюсь ее рассмешить – это как-то неэтично. Пишу, что грущу о Кэле. Возможно, не стоит, но зато правда. Когда Рэйчел идет перекусить к Фрэнку, подхожу к «Библиотеке писем». Я собирался вложить послание в «Пруфрока», но, увидев рядом с ее сумкой «Облачный атлас», оставляю письмо между страницами 6 и 7. Кладу книгу на стул – так она ее наверняка заметит.

Отправляюсь к Фрэнку, чтобы наградить себя слоеным пирожком, а когда возвращаюсь, книга уже на полке, развернута корешком назад. Дождавшись, когда Рэйчел еще раз выйдет, я подхожу к ее рабочему месту, рассчитывая найти письмо.

Облачный атлас

Дэвид Митчелл

Письма оставлены между с. 6 и 7

22–29 января 2016 года

Дорогая Рэйчел!

Надеюсь, ты не возражаешь против моего письма. Знаю, ты вернулась в город, чтобы забыть о Кэле, но думаешь о нем до сих пор каждую секунду, я же вижу. Да и кто бы не думал на твоем месте?

Может, тебе это покажется глупым, но мне трудно поверить в то, что его больше нет. Я не был на похоронах, в моей памяти он жив. Неужели я больше никогда не увижу его?

Рэйчел, не подумай, что я тебя жалею, это просто наблюдение: ты почти все время грустишь. А иногда и вовсе сидишь потерянная, будто не понимаешь, что происходит. Представляю, как ты забываешь и вспоминаешь, забываешь и вспоминаешь, – и мне становится страшно. Тебе, наверное, очень тяжело.

Жаль, что меня не было на похоронах. Жаль, что я не бил тебе хорошим другом. У тебя есть мой номер телефона – вдруг захочешь, чтобы в грозу я отнес тебя домой.

Ты сказала, что слова не вернут Кэла, и это правда. Но если ты захочешь написать, можешь оставить письмо в «Облачном атласе» (в «библиотеке писем» есть еще один экземпляр) между страницами 6 и 7. Я обязательно тебе отвечу.

Генри

Дорогой Генри!

Спасибо. Я ценю твое письмо и предложение поговорить. Если честно, мне все советуют говорить, но это не очень помогает. Слова не вернут Кэла.

Рэйчел

Дорогая Рэйчея!

Я все понимаю. Ты знаешь, где меня найти, если передумаешь.

Генри

Дорогая Рэйчел!

Я сказал, что понимаю, окей. Но я с тобой не согласен. Сегодня вечером я в книжном один. Все ушли домой, а я размышляю о назначении слов. Вообще-то я думаю об этом с того самого дня, когда ты списала со счетов всю поэзию и непочтительно отозвалась обо всех поэтах.

«Я люблю тебя, давай поцелуемся, давай займемся сексом». С годами я понимаю, что эти слова имеют силу. Допустим, ты сказала Джоэлу, что любишь его, и в этот момент сама осознала мощь фразы. Ты и Кэлу говорила, что любишь его. Рэйчел, слова кое-что значат.