Кто бы сказал, почему невинное упоминание о птичке-свистульке вдруг заставило ее пролить слезы?! А что, если эту девушку против воли сюда отправили? Тогда толку из нее не выйдет…

Однако может статься, что высокие персоны продолжат проявлять интерес к жизни этой девушки. Значит, Никарете нужно будет обратить на нее особенное внимание. Интересно бы знать, у нее хоть кроме этой удивительной, враз трогательной и вместе с тем вызывающей красоты, не имеющей никакого отношения к классическим канонам, есть что-то в голове?

Почувствовав взгляд великой жрицы, девушка сжалась и попыталась отступить за спины соседок. Никарета отвела глаза, чтобы не пугать ее, и улыбнулась:

— Итак, сейчас я хочу услышать, что именно вы знаете. Понимаете ли вы, девушки, что вы — дочери великой Эллады, которая сияет как алмаз в диком, темном мире, окружающем нас? Мне будет очень просто выяснить это. Прошу каждую из вас прочесть хотя бы несколько стихотворных строк. Э-э… ты, Нофаро? — улыбнулась она толстушке.

Судя по всему, та уже успела забыть свое новое имя и принялась было растерянно озираться, но соседка пихнула ее в бок, и бывшая Фатса покраснела:

— Я знаю только песни, которые пелись у нас в Триполисе. Мы сходились в круг и пели…

Она набрала в грудь воздух и открыла было рот, но Никарета протестующим движением выставила ладонь:

— Ты споешь на матиоме по музыке. Прочти стихи.

Нофаро обескураженно пожала плечами и опустила голову.

— Тогда ты, — Никарета указала на девушку с распущенными светлыми волосами. — Твое имя? Твое новое имя! — напомнила она.

— Гелиодора, — пролепетала светловолосая, отчаянно краснея.

«Дар солнца, очень неплохо! — одобрительно подумала Никарета. — Девушка с воображением!»

— Но я не знаю никаких стихов, кроме тех строк, которые читал жрец из святилища Геры у нас в Аргосе, — виновато продолжила Гелиодора и продекламировала:

Ярко свети, о Селена, двурогая странница ночи!

В окна высокие к нам взор свой лучистый бросай…

Она умолкла.

— Дальше, дальше! — нетерпеливо махнула рукой довольная Никарета, которая очень любила эти стихи Платона.

— А разве что-то есть дальше? — удивилась Гелиодора. — Наш жрец произносил только эти слова!

…И озаряй своим блеском Каллистион. Тайны влюбленных

Видеть, богиня, тебе не возбраняет никто.

Знаю, счастливыми нас назовешь ты обоих, Селена, —

Ведь и в тебе зажигал юный Эндимион страсть! —

продекламировала Никарета с лукавой улыбкой, и девушки бурно захлопали в ладоши.

— Ну, теперь твой черед, — указала Никарета на Мауру, однако та сконфуженно покачала головой в знак того, что не помнит ни строки. Так же покачали головами Аглея, красота, Клития, знаменитость, Филлис, листочек, Дианта, цветок бога, Хития, высокая, Элисса, странница…

— Ну, а ты? — с надеждой спросила Никарета у девушки с пепельными волосами. Конечно, рядом с теми людьми, которые отправили ее в Коринф, она многому могла научиться! — Ты можешь прочесть какие-нибудь стихи?

Она подняла свои удивительные серые глаза, напоминающие грозовое небо, и заговорила:

Твердо я ведаю сам, убеждаясь и мыслью и сердцем:

Настанет некогда день, и погибнет священная Троя,

С нею погибнет Приам и народ копьеносца Приама.

Но не столько меня сокрушает грядущее горе Трои,

Приама родителя, матери дряхлой, Гекубы,

Горе, тех братьев возлюбленных, юношей многих и храбрых,

Кои полягут во прах под руками врагов разъяренных,

Сколько твое, о супруга! Тебя меднолатный ахеец,

Слезы лиющую, в плен повлечет и похитит свободу!

И, невольница, в Аргосе будешь ты ткать чужеземке,

Воду носить от ключей Мессеиса иль Гиперея,

С ропотом горьким в душе; но заставит жестокая нужда!

Льющую слезы тебя кто-нибудь там увидит и скажет:

Гектора это жена, превышавшего храбростью в битвах

Всех конеборцев троян, как сражалися вкруг Илиона!

Скажет — и в сердце твоем возбудит он новую горечь:

Вспомнишь ты мужа, который тебя защитил бы от рабства!

Но да погибну и буду засыпан я перстью земною

Прежде, чем плен твой увижу и жалобный вопль твой услышу…[30]

Последние слова оборвались рыданием, и спустя мгновение остальные девушки, которые слушали ее, затаив дыхание, вдруг все… разрыдались!

Обнявшись, как сестры, эти девицы из Аргоса и Аркадии, с Родоса и Крита, из Афин и Смирны, Эпидавра и Фессалии, Пергама и Триполиса проливали слезы над своим прошлым, которое было, очень может быть, тяжелым, и безрадостным, и страшным, но уже не пугало, ибо оно миновало, а будущее оставалось закрытым, и только вещим пряхам было известно, что они там наткали и напряли Мауре, Нофаро, Гелиодоре, Аглее, Филлис, Дианте и всем прочим…

Никарета, которая, как и всякая женщина, и сама пролила в свое время реки слез, а потому ненавидела и слезы, и плачущих, несколько раз воскликнула:

— Перестаньте! Прекратите, глупые девчонки! — однако все было бесполезно.

Никарете сначала очень хотелось позвать Херею и приказать ему высечь эту глупую девицу, которая всех ввергла в такую печаль, но монолог Гектора из «Илиады» поразил ее, любительницу возвышенной поэзии Гомера, в самое сердце, поэтому она решила потерпеть, пока девчонки наревутся. И вдруг с изумлением обнаружила, что сероглазая, положившая начало этому потопу, уже не плачет и всматривается куда-то за колонны, где по каменным степеням длинной цепочкой тянулись рабы, которые принесли в огромных скафосах — глиняных сосудах — воду для нужд храма.

Никарета проследила, на кого направлены темно-серые, еще влажные глаза, и очень удивилась. Среди рабов попадались всякие, молодые и старые, и она сама порою поглядывала на молодых, мускулистых, полунагих красавцев, а то и приказывала надсмотрщику задержать для нее на несколько часов одного или даже двух водоносов. Однако эта девушка во все глаза смотрела отнюдь не на юного красавчика, а на какого-то лысого, невзрачного толстяка, который еле-еле передвигал ноги, сгибаясь под тяжестью кувшина.

— На кого это ты так уставилась? — не выдержала Никарета, и девушка вздрогнула:

— Прости, великая жрица. Мне показалось, конечно, показалось… Прости!

— Ну что ж, показалось так показалось, — покладисто кивнула Никарета. — Всякое бывает. Но если ты опять зальешь своими и чужими слезами половину храма, я тебя не пощажу, поняла?

— Залью слезами половину храма? — изумилась сероглазая — и наконец-то увидела кучку рыдающих девиц. Мгновение она таращилась на них, а потом вдруг тихонько хихикнула раз, другой — да так и залилась хохотом.