— Да как же… как же… — залопотала Нофаро, красная, как мак. — Это стыдно!

— Имей в виду, девушка, что гетера вместе с одеждой снимает с себя и стыд! — строго заявила наставница. — Потом, когда вы постареете и вас будут называть бывшими гетерами, вы посвятите эти драгоценные лоури Афродите. В подвалах храма есть особое хранилище, где веками хранятся всевозможные лоури бывших гетер, но входить туда может только великая жрица, а я там никогда не бывала и толком не знаю, как и что там, в этих священных подвалах! А теперь, мои красавицы, соберите свои папирусы. Время ужинать — а затем идти обучаться возжигать светильники.

— Но говорили, что сегодня состоится первая матиома женской магии, — заикнулась Гелиодора.

— Магию придется пока отложить, — пожала плечами наставница. — Колдунья Кирилла спит. И неведомо, сколько еще проспит. Прервать ее сон мы не можем! Лишь верховной жрице дозволено тихонько подходить к ней и вопрошать… — Она осеклась. — Впрочем, это таинство еще не для вас. Вы должны быть готовы только к тому, что Кирилла выражается высоким стилем, подобным тому, которым общались друг с другом бессмертные боги, так что не испугайтесь при встрече. А теперь — на ужин. Помните, завтра чуть свет — в торговые ряды!

Девушки вслед за наставницей поспешили в трапезарию[34].

— А интересно, о чем верховная жрица вопрошает спящую колдунью? — спросила Нофаро.

Гелиодора и Лаис пожали плечами:

— Вряд ли мы это узнаем.

— Над храмом тяготеет ужасное проклятье! — раздался за их спинами шипящий шепот. — Его построили на месте святилища Кибелы, и эта великая богиня, матерь многих богов, жаждет отомстить… Верховная жрица вопрошает, как отвратить проклятье!

Девушки испуганно обернулись — и нос к носу столкнулись с Маурой.

— Это правда? — недоверчиво спросила Лаис. — Но за что Кибела хочет отомстить храму?

— За то, что в школу гетер принимают жирных уродин! — выкрикнула Маура и, хохоча, проскочила мимо оторопевших подруг, успев ущипнуть Нофаро за пухленькое бедро.

— Вот же гадина! — в сердцах сказала Гелиодора, а Нофаро расплакалась, потирая бедро:

— Она права! Я жирная уродина! Никогда ни один мужчина не взглянет на меня с любовью и желанием!

— Глупости! — рассердилась Лаис. — Вспомни, наставница советовала тебе ни в коем случае не худеть, потому что мужчины…

И вдруг она осеклась.

Рабы с опустевшими кувшинами тянулись обратно мимо них. Человек, напоминающий Фания, оказался совсем близко, и Лаис не выдержала.

— Фаний! — окликнула она. — Что ты здесь делаешь? Как ты сюда попал?!

Человек не обернулся.

— Фаний! — бросилась вперед Лаис и схватила его за руку.

Тот отпрянул, глядя на нее испуганными глазами. Он явно не понимал, что обращаются к нему.

— Что тут происходит? — подбежал к девушкам здоровенный молодой надсмотрщик с хмурым лицом. — Иди своей дорогой, раб! Чего стал!

Лысый устало засеменил прочь, но вскоре снова остановился, обессиленный.

Надсмотрщик замахнулся было плетью, но тут его взгляд упал на Нофаро… И хмурое лицо вмиг разгладилось. Он так и ахнул:

— Эдакая красота! Скажи, милая, когда и где можно с тобой встретиться?

Его ручища жадно потянулась к обнаженной груди девушки.

— За то, чтобы коснуться твоих спелых яблочек, я готов отдать все свое месячное жалованье, а то и годовое!

Нофаро смутилась, сделала движение, чтобы прикрыть лицо краем покрывала, как делают скромные девушки, встречая взгляд мужчины, потом спохватилась, что на ней нет не только покрывала, но и вообще ничего, кроме тоненького пояска, совсем перепугалась — и бросилась бежать. Надсмотрщик с восторгом смотрел, как колышутся ее роскошные телеса.

Глядя на его раскрасневшееся от вожделения лицо, Гелиодора громко прыснула, вспомнив жалобы Нофаро. Лаис тоже стало смешно, однако она опасалась разозлить человека, с которым ей нужно было кое о чем поговорить.

— Мы еще аулетриды, господин, — пояснила она. — Встречи с мужчинами нам пока не разрешены.

— Но скажи хотя бы имя этой красавицы! — взмолился надсмотрщик.

— Скажу, — кивнула Лаис. — Если ты мне скажешь, как зовут этого человека и откуда он взялся в службе водоносов.

Она указала на раба, так похожего на Фания.

— Откуда взялся? — пожал плечами надсмотрщик. — Надо думать, с невольничьего рынка, оттуда же еще! А зовут его совсем не Фаний, как ты сказала, а Килида.

— Килида?! — изумилась Лаис.

— Ну конечно. Настоящего имени он не помнит, мы сами его так назвали из-за родимого пятна на его левом плече[35].

— У него пятно на плече?! — так и ахнула Лаис.

Перед глазами возникла палуба пентеконтеры. Толстяк в синем гиматии, только что полулежавший в тени борта, неторопливо поднимается и воздевает руку, уговаривая мореходов умерить свою похоть и пощадить Орестеса. Край гиматия соскальзывает к его левому плечу, и становится видно большое родимое пятно…

Лаис кинулась за рабом, схватила его за руку и резко повернула к себе. От этого движения драный лоскут ткани, в который он был облачен, сполз с его плеча, и…

— Фаний! — воскликнула Лаис восторженно. — Это ты! Что ты здесь делаешь?! Как попал сюда?! Кто тебя продал в рабство? Где Орестес? Он еще жив?!

Раб с ужасом смотрел на нее и все пятился, пятился, пытаясь вырвать свою руку из ее цепких пальцев и убежать.

— Конечно, за то, чтобы познакомиться с твоей подругой, я тебе многое готов позволить, красавица, — пробурчал надсмотрщик, — но смотри, ты до смерти перепугала Килиду.

— Никакой он не Килида! — закричала Лаис. — Говорю тебе, его зовут Фаний! Это торговец из Афин, у него дом близ Пирейских ворот, что между Пниксом и Мусейоном. А возле дома растут три серебристые оливы. У Фания красивая молодая жена, у него есть друг Элий, который живет в Пирее и держит там лесху, постоялый двор. Фаний, Фаний! Если ты забыл меня, то, может быть, помнишь Элия? А свою жену? А Орестеса?!

Ничто не дрогнуло в лице раба, а в испуганных, но пустых глазах не вспыхнуло ни искорки памяти.

— Наверное, ты все же ошиблась, — в один голос сказали надсмотрщик и Гелиодора.

— Это он, он! — твердила Лаис. — Я ничуть не сомневаюсь в этом. Точно такое же родимое пятно было у Фания! Думаю, что он отправился в плавание по своим торговым делам, но попал в плен к пиратам, которые и продали его в рабство. Наверное, от страха и побоев он лишился памяти. Но он свободный человек, и ему должна быть возвращена свобода! Ах, если бы я могла его выкупить и отправить в Афины! Я бы отдала ради этого все, что у меня есть!