— Чтоб меня повесили, если я знаю, — ответствовал полковник.

На мгновение Ашер погрузился в раздумье. Наконец глухим голосом, словно рассуждая с самим собой, он сказал:

— Значит, конец пришел этой подлой семейке! Хорошо! Хорошо! Но как странно, что это случилось именно теперь, когда я сам подумываю… — Не закончив свое загадочное высказывание, он резко встряхнул головой и словно очнулся. — Довольно мрачных мыслей! — с насильственной веселостью воскликнул он. Потянувшись к графину, он долил до краев наши стаканы и поднял свой, провозглашая тост: — Ваше здоровье, джентльмены!

Поднеся стакан к губам, он запрокинул голову и одним глотком осушил его.

К тому времени я уже потребил изрядную дозу «амонтильядо» и полностью погрузился в пристальное созерцание серебряного канделябра. Три горевшие в нем свечи поплыли перед моими глазами, словно три прелестные феи с золотыми кудрями в белоснежных нарядах из прозрачного шелка.

Ослепительное видение полностью поглотило меня, и далеко не сразу моего сознания достигли настойчивые вопросы нашего хозяина.

— Прошу прощения? — пробормотал я и сам почувствовал, как нечетко выговариваю слова.

— Я поинтересовался вашей профессией, мистер По.

— Мне до сих пор неизвестно, какую цель преследуете вы в жизни.

— Преследую? — переспросил я, подкрепляясь очередным глотком вина. — Я преследую редчайшую, вечно ускользающую цель: красоту.

— Неужели! — ответил Ашер тоном одержанной, однако достаточно очевидной издевки. — И с каким же оружием вы охотитесь на эту редкостную добычу?

— С одним лишь оружием, — горделиво отвечал я, — с пером в руках.

— Ясно! — воскликнул он. — Значит, вы — писатель.

Легким наклоном головы я признал справедливость его догадки.

— И что именно вы пишете?

— Сказки — стихи…

— И самые заковыристые книжные обзоры по эту сторону ада! — вставил полковник.

— Великолепно! — вскричал Ашер, не обращая внимания на реплику Крокетта. — Наша страна отчаянно нуждается в поэтах.

— Слушайте! Слушайте! — воскликнул я, обеими руками хватаясь за край стола и пытаясь встать. — Выпьем за музу Эрато, богиню лиры!

К несчастью, я недооценил расслабляющее воздействие пьянящего напитка Ашера на свою нервную систему. Когда я попытался встать, намереваясь произнести тост, ноги мои запутались в ножках стула, и я опрокинулся навзничь, причем тяжелые деревянные балки потолка принялись вращаться надо мной с угрожающей скоростью.

Словно издали я услышал восклицание нашего эксцентричного хозяина:

— О боже!

Я напрасно пытался подняться с пола, который как-то странно раскачивался, наподобие застигнутого штормом корабля, но тут увидел, что Крокетт поднялся с места и склонился надо мной, протягивая мне руку.

Хватайтесь за меня, старина! Похоже, вы перебрали чуток.

Я дотянулся до руки нашего славного первопроходца и ухватился за нее, и он одним сильным рывком помог мне подняться. Тревожно вглядываясь в меня, наш хозяин стал расспрашивать, не ушибся ли я.

— Все в порядке, — заверил я его. — Напротив, я полон энергии и готов немедля пуститься в обратный путь.

— И слушать не желаю! — заявил Ашер. — Вы оба останетесь сегодня здесь, у меня в гостях — я настаиваю на этом. Пойдемте. — И он, взяв в руки тройной подсвечник, пригласил нас следовать за ним.

— Пошли, старина, — сказал Крокетт, покрепче ухватив меня под руку, — помогу вам доплыть.

Я вверился пограничному жителю и позволил ему увести меня из кухни, потом через очередной сложный лабиринт коридоров и пещерообразных комнат огромного и мрачного особняка. Хозяин шел чуть впереди, высоко воздев горящий светильник. Мои чувства и способность к восприятию, обычно столь обостренные, находились в состоянии такого алкоголического отупления, что я получал лишь самое общее и расплывчатое впечатление от окружавшей меня обстановки: темная массивная мебель, тяжелые, глухие ткани — призрачные фигуры в доспехах — общая атмосфера глубокого, сурового, неисцелимого уныния, висевшая надо всем и проникавшая во все.

Потом — не знаю, сколько времени миновало, — мы (я помощью полковника) начали восхождение по длинной, крутой, с неожиданными поворотами лестнице. Затем меня провели по узкому темному коридору, стены которого были увешаны бесчисленными старинными портретами в фантастическом стиле духовидца XVI столетия Доменико Теотокопули.[28]Наконец наш проводник остановился перед тяжелой резной дверью, извлек из кармана металлическое кольцо с ключами и вставил один из ключей в замочную скважину. Дверь распахнулась, я почувствовал, как переступаю порог и меня проводят в душноватую комнату, которую почти целиком занимала расположенная в центре большая кровать с пологом.

Крокетт помог мне снять сюртук, Ашер подошел к изголовью кровати и зажег мраморную лампу на небольшом овальном прикроватном столике. Затем, обернувшись ко мне, он с легким поклоном пожелал мне спокойной ночи и быстро покинул комнату.

Крокетт подвел меня к кровати. Я уселся на краю, закинул ногу па ногу и начал снимать ботинки, намереваясь отойти ко сну. Пока я возился со шнурками, Крокетт бросил быстрый взгляд через плечо, желая убедиться, что Ашер действительно ушел, а потом наклонился ко мне и почти шепотом произнес:

— Заваливайтесь на боковую, По, вы совсем окосели от вина. Я еще потреплюсь с Ашером, попробую что-нибудь выведать у него, очень он мне подозрителен. Так и подпрыгивает, точно белка под дубом. Чтоб меня повесили, если он не вовсе свихнутый. — Похлопав меня по плечу, он добавил: — До утра, напарник! — развернулся и ушел.

Оставив попытки развязать шнурки на ботинках — они были так дьявольски хитро запутаны, словно их завязывал сам царь Гордий, — я задул прикроватную лампу и рухнул головой на подушку. Но к великому удивлению моему и даже огорчению, благодетельный бог Сна не спешил протянуть мне чашу своего сладкого нектара. Я лежал на огромной кровати с пологом, в темноте, в непривычной для меня обстановке, и веки мои не желали смыкаться: целый рой диковинних и причудливых видений неистово кружил в воздухе надо мной, словно в безумной пляске неистового, необузданного карнавала.

Наконец эти пугающие призраки растворились в столь же отчетливых фантазмах сна. Я погрузился в трепетную дремоту. Как долго я пребывал в этом бессознательном состоянии — не могу сказать с точностью. В одном лишь я уверен: в какой-то момент в ту страшную ночь я очнулся от сна с глухим вскриком ужаса, одержимый внезапной и безусловной уверенностью в постороннем присутствии радом со мной!

Страх поначалу воспрепятствовал мне воспользовался органами зрения. Я лежал неподвижно, крепко зажмурившись и стараясь убедить себя, что присутствие другого существа в комнате мне просто примстилось. Наконец я заставил себя разомкнуть веки. Как выразить словами запредельный — невыразимый ужас, охвативший меня, когда я убедился в истинности своего страшного предчувствия?!