Абби: Гм… Ладно, я вижу, куда вы клоните. Это пугающе хорошее рассуждение. Зайду-ка, пожалуй, с другой стороны. Если вас так беспокоит, кто пострадает в результате ваших действий, то чем плох каннибализм? Не сомневаюсь, вы не станете никого убивать, чтобы съесть, но отчего бы не закусить кем-то, кто уже мертв и страдать не может?

Конни: Его родные и близкие будут очень недовольны. Это последствие! И немаловажное. Чувства людей имеют значение. Но чувства испытывают только те, у кого есть нервная система. Беременная женщина, отчаянно не желающая заводить еще одного ребенка, чувствует. А находящийся в ней зародыш — нет.

Абби: Задержусь на моем примере с каннибализмом. Предположим, у покойного не осталось ни друзей, ни родных. В результате того, что вы его съедите, никто не пострадает.

Конни: Ну, теперь мы подошли к тому, что называется аргументом скользкой дорожки. Можно чувствовать себя в безопасности на вершине крутого холма, однако если тропинка, ведущая вниз, скользкая, то достаточно один раз ступить на нее, чтобы, даже не успев опомниться, обнаружить себя съезжающим прямо к подножию, куда вам совсем не хотелось. Вы правы: от того, что я поем умершего человека, не имеющего ни друзей, ни родственников, которые о нем беспокоятся, никто не пострадает. Это вершина холма со скользкими склонами. Но в нашем обществе каннибализм стал глубоко и прочно укоренившимся табу. Нам отвратительна сама мысль о нем. Однажды нарушив это табу, мы рискуем покатиться по скользкой дорожке. И кто знает, куда она нас приведет? Запрет на каннибализм полезен, как ограда на вершине с опасными скользкими склонами.

Абби: Тогда я могу применить аргумент скользкой дорожки и к абортам. Не спорю: эмбрион на ранних стадиях, будучи абортирован, не испытывает ни боли, ни страха, ни сожаления по этому поводу. Но мы вступаем на скользкий путь, ведущий к моменту рождения и далее. Разрешая аборты, не рискуете ли вы скатиться вниз по склону и перескочить через точку рождения? Не приведет ли это к тому, что мы в конце концов начнем убивать годовалых детей — просто из-за причиняемых ими неудобств? Затем двухлетних. И так далее.

Конни: Да. Должен сказать, на первый взгляд ваш аргумент выглядит прекрасным. Однако сам по себе момент рождения — уже неплохой барьер, вполне надежная «ограда», которую мы привыкли чтить. Хотя так было не всегда. Древние греки подождали бы, пока ребенок родится, бегло осмотрели бы его и затем решили, хотят они оставлять его или нет. Если нет, бросили бы умирать на холодном склоне. Я очень рад, что теперь мы так не делаем. Кстати говоря, аборты на поздних стадиях крайне редки и производятся только по экстренным причинам — обычно чтобы спасти жизнь матери. Подавляющее большинство абортов — ранние. А задумывались ли вы когда-нибудь о том, что многие зачатые зародыши абортируются самопроизвольно, так что женщина даже не узнает о своей беременности?

Но на самом деле, хоть я только что и воспользовался аргументом скользкой дорожки, мне, признаться, хотелось бы вовсе покончить с барьерами и границами. Вы, абсолютисты, желаете провести точную и строгую линию между человеческим и нечеловеческим. В какое мгновение зародыш становится человеком? Тогда, когда сперматозоид соприкасается с яйцеклеткой? Или в момент рождения? Или где-то в промежутке между двумя этими событиями — но в таком случае когда именно? Меня же больше интересует другой вопрос. Не «когда он становится человеком», а «когда он начинает испытывать боль и эмоции». И такого мгновения, в которое это внезапно случается, нет. Все происходит постепенно.

То же самое справедливо и в эволюционном масштабе. Мы не убиваем людей ради еды. А вот свиней еще как убиваем. Однако мы со свиньями родственники. Иными словами, если мы будем подниматься вглубь времен по своей родословной и по свиной родословной, то рано или поздно наткнемся на общего предка. Давайте приглядимся к своей родословной. На пути к этому общему предку мы пройдем мимо древних гоминид, затем мимо обезьяноподобных созданий и так далее. А теперь представьте себе, будто все эти виды обезьянолюдей не вымерли. В какой точке вы бы сказали: «Так, все, начиная отсюда никто не человек»? Вы — абсолютист, стремящийся провести безусловную границу между людьми и животными. А я консеквенциалист и предпочитаю вообще не проводить границ, когда без них можно обойтись. В моем примере я бы задался вопросом не о том, человек ли данное существо, но о том, способно ли оно страдать. И одни животные, полагаю, могут страдать сильнее других. В том числе, между прочим, и свиньи.

Абби: Ваши этические рассуждения кажутся логичными. Но даже вам приходится в каком-то смысле отталкиваться от абсолютистской веры. В данном случае вы начинаете с того, что просто заявляете: «Причинять страдания нехорошо», — не давая этому никакого обоснования.

Конни: Да, не стану отрицать. Но все же я считаю, что в моей абсолютистской вере («причинять страдания нехорошо») больше смысла, чем в вашей («так сказано в моей священной книге»). Думаю, начни кто-нибудь подвергать вас пыткам, вы бы живо со мной согласились.