– Там горбатый Ибрагим пришел…

Горбатый Ибрагим – местный юродивый, который, как поговаривали, все знает. Он не только горбат, он еще и почти слеп и глух. Но знает всегда больше всех. По крайней мере, так меня Мадина уверяла.

– Что ему?

– Тебя требует…

– Зачем?

– Сначала Мовсара спросил… Сказали, что уехал… Тогда велел тебя позвать…

Мы говорили по-русски, потому что чеченский язык, при всем старании, я так и не выучил, не считая простеньких обиходных словечек, которые в памяти остаются сами собой. Вышла Мадина, на ходу запахивая халат. С улицы через раскрытую дверь тянуло прохладой. Мадина спросила что-то у часового по-чеченски. Тот ответил подробно, активно жестикулируя. К Мадине, здесь все относились с уважением.

– Выйди… – сказала Мадина. – Ибрагим напрасно не пойдет… Тем более ночью… Вместе пойдем… Он по-русски не разговаривает…

Мы вышли во двор. Ибрагим, неестественно изогнувшись, стоял недалеко от высокого резного крыльца, оперевшись на палку. Как-то не вязался вид юродивого с этой, в аптеке купленной самой обыкновенной палкой. Ему бы больше посох подошел. Уродливое же лицо его резко контрастировало с ясными детскими глазами на нем. Наверное, все-таки природа, когда дает что-то одно, ограничивает в другом. И если верить Мадине Ибрагим был щедро наделен талантами взамен внешности…

Ибрагим сам не подошел, подождал, когда мы спустимся к нему. Обратился не к Мадине, а ко мне, как к старшему мужчине, оставшемуся в доме. Стал говорить, заикаясь и повторяя слова.

– Он говорит, что там стреляют… – Мадина показала в сторону гор. Там уже много убитых, и скоро будет еще больше…

– Часовой! – окликнул я.

Тот все слышал и подошел сразу.

– Были выстрелы?

– Какие выстрелы? Спят все… А Ибрагиму вашему приснилось… Он же глухой, у него над ухом стрелять надо, чтобы он услышал.

Мадина стала что-то говорить Ибрагиму. Юродивый кривыми плечами повел и снова стал объяснять.

– Он говорит, что тихо стреляют… Когда тихо стреляют, смерть бывает громкой… Тогда Ибрагим слышит…

– С глушителем, что ли? – спросил часовой.

Юродивый ответил, и его ответ снова перевела Мадина.

– Он не знает, что такое глушитель. Говорит, ружье такое есть, тихо стреляет…

– Далеко отсюда?

– Днем было бы видно…

– Скажи ему спасибо… – попросил я Мадину и сделал знак часовому, чтобы тот позвал своих товарищей.

«Спасибо», однако, затянулось довольно надолго. А отвечал Ибрагим еще дольше. Несколько раз я слышал имя Мовсара и Ачемеза.

Закончив, юродивый неторопливо пошел к воротам.

– Он тебе в любви объяснялся? – спросил я Мадину, пользуясь моментом, пока не подошли часовые.

– Я спросила его, что с тобой происходит, почему ты ночами не спишь и мучаешься…

Это было неприятно. Я не верил во всяких ясновидящих, хотя слышал, что такие порой встречаются. Но мне не хотелось бы, чтобы обо мне и о моих переживаниях знали посторонние.

– И он поставил мне диагноз… – я усмехнулся горько.

– Он сказал, что ты еще советский человек…

– Русский, российский… – поправил я.

– Нет, именно советский. Ибрагим говорит, что советские ему пенсию платили, а как ушли, ему побираться пришлось… Сказал, что ты хороший, и я не должна тебя бояться, а бояться тебя должны Мовсар и Ачемез…

– Так и сказал?

– Так и сказал… Но почему Мовсар с Ачемезом должны тебя бояться? Скажи мне ты…

– Если они тебя обидят, я их убью… – отшутился я и повернулся на звук шагов. Приближались часовые.

– Кто слышал с той стороны подозрительные звуки? – спросил я.

– Шухрат слышал… – ответил один. – Постоянно в ту сторону смотрит и ушами ведет… И ворчит…

Старый пес Шухрат – сторож заслуженный. Его нюху, слуху и чутью я готов поверить больше, нежели юродивому… Значит, необходимо выяснить, в чем дело, иначе мое поведение просто не поймут и примут за предательство или трусость. Даже Мадина не поймет…

– Из свободной смены двоих поднимите, со мной пойдут… Остальные – настороже… В случае чего, занимайте круговую оборону и сразу звоните Ачемезу или Мовсару. К грузу никого не подпускать, – распорядился я, и ушел в дом, чтобы переодеться и вооружиться…

Мадина ждала меня на крыльце. Она слышала разговор с часовыми.

– Будь осторожен… – сказала таинственным шепотом. – Не заставляй плакать своего сына… Когда мать плачет, плод плачет вместе с ней…

И положила руку себе на живот…

У меня от ее слов дух захватило…

– Все в порядке, товарищ майор, я доложил фактический район высадки, – сообщил старший лейтенант Мореев, сворачивая рацию. – Получено «добро» на основные действия… Приказано в заданное время перекрыть заданный район…

– Вовремя справился… – кивнул я, одобряя оперативность. – Колонна Строева только еще подходит. Но сами виноваты, что медленно шли… Дальше без отдыха двинут…

Капитан Строев сразу ко мне направился.

– Нечего сказать, выбрал ты нам дорожку попроще… – с ходу посетовал.

– Чем не угодил? – я оторвал взгляд от карты.

Капитан делал вид, что готов упасть от усталости. Старый фокус Строева.

– Аттракцион смерти, а не путь, честное слово… Тропа камнепадом перекрыта. Попробовали осторожненько сверху перейти, ползет под ногами, того и глядишь, как с камнями вниз поедешь… Пришлось круг сделать – с добрый десяток километров намотали, ноги отваливаются…

– Размялись слегка… – не поддержал я его. Не люблю жалобы, и Строев это знает. Знает, но все равно всегда жалуется. Любит, чтобы его похвалили. Но и хвалить пока не за что. Если бы они бегом бежали, чтобы успеть, и не заставлять остальных дожидаться, тогда я похвалил бы. А опоздание на двадцать минут похвалить не могу при всем желании. – Из-за опоздания, товарищ капитан, придется следовать дальше без отдыха. Скажи своим, чтобы не расслаблялись. Через две минуты выступаем… Приказано в определенное время перекрыть заданный район. Видимо, кто-то там на подходе засветился…

Я убрал планшет, над которым колдовал, просчитывая предстоящий маршрут и делая поправки на привалы и непредвиденные задержки вроде той, что подкараулила колонну Строева. Мы укладывались с запасом в полчаса. Но этот запас вполне может исчезнуть, если обстоятельства будут соответствующие. И потому задерживаться нельзя. Лучше отряду отдохнуть уже на месте – старая истина, ставшая незыблемым правилом.