Они не суетились. Если преступление совершили люди, делом с радостью займутся копы. Если нелюди – делом с радостью займется ООД. Но партнера для танцев должна была выбрать я. А я не выбирала, и это беспокоило оба ведомства.

Я стала замечать интересную разницу: одни люди и впрямь беспокоились за меня – или за безопасность общества, поскольку за то им платили жалованье, а другим просто хотелось узнать больше, как бы сидя перед ТВ или читая заштатный журнал с заголовками вроде «Я съела своего ребенка-нелюдя». Жареные факты, с пивом и салатом.

Самый серьезный недостаток умолчания – оно создает вокруг случившегося ореол тайны, а природа сплетен не выносит необъясненного вакуума. Значит, скоро все будут «знать»: что бы там ни случилось – Другие точно замешаны (так история получалась интереснее). Думается, они рады будут предположить, что замешаны Темнейшие Другие – вышла бы самая увлекательная история, да только ее портит тот факт, что я еще здесь, ведь никто не спасался от вампиров.

Никто не спасался от вампиров.

Я не знаю, входили ООД в число тех, кто знал это железно, или нет, но спрашивать не собиралась.

Между тем, были еще кошмары. Они безжалостно продолжали мне сниться. Не становились лучше или легче, не являлись реже. Нет смысла их описывать – кошмары делает кошмарами то, как ты себя в них чувствуешь, а не количество трупов и крови. Эти оставляли плохие ощущения. И, конечно, в них всегда фигурировали вампиры. Иногда на меня глядели десятки пар глаз, – и я знала, что смотреть в них нельзя, да вот, куда ни посмотрю – там горело еще больше глаз, а свои я закрыть не могла. Иногда я просто понимала, что нахожусь в ужасном месте, и оно отравляет меня, и даже если я вроде как выберусь оттуда – то унесу его в себе. Еще в кошмарах так или иначе неизменно присутствовала кровь. Однажды я как будто проснулась – а моя кровать плавала в крови. В другой раз я носила клубнично-красное платье, сделанное из крови. Но худшие кошмары – те, где я сама была вампиром. Во рту была кровь, сердце не билось, и мысли занимало что-то странное и жуткое, чего раньше я себе даже не представляла; во сне я думала, что таких мыслей у меня быть не может, потому что я человек, а потом вспоминала: не человек – вампир. Будучи вампиром, я видела мир по-другому.

Я говорила себе, что те два дня у озера – просто свершившийся факт, не более. Сны – как рана на груди: мозг тоже получил рану. Синяки и царапины проблемой не являлись, – конечно, они зажили быстро. А сны о вампирах видят все; мы растем, видя их во снах. Они – первые и худшие чудовища, которые поселяются у каждого под кроватью. Пугают и оборотни, и демон, уставший притворяться человеком и не следовать малоприятному демонскому образу жизни, но большей частью – вампиры.

Мне никогда не снился… Смешно, ей-ей, как я старалась забыть и его – хотя, если подумать, становилось не до смеха. Он, безусловно, спас мне жизнь, но одновременно разрушил мое мировоззрение. Хороший вампир – насаженный на кол и сожженный вампир, не так ли? Он, несомненно, использовал меня в своих интересах – но в то же время у него было чувство чести, как в какой-нибудь мелодраме девятнадцатого века с дуэльными пистолетами и героями, которые изъясняются фразами вроде «Прочь, негодяй!» Только благодаря его чести я прожила достаточно, чтобы предоставить ему возможность выказать ко мне корыстный интерес. Тем не менее, он – вампир. И все те, кого он… нет, туда я свой мозг не пущу… оставались мертвы по-прежнему. Иначе говоря, мерзкая ведьма осталась мерзкой ведьмой, ничто ее так и не исцелило. И не было причин полагать, что она прекратит кушать охотников, их лошадей и собак или откажется закусить случившимся рыцарем, который неправильно ответил на вопросы.

Не думаю, что существует термин для человека, больного настолько, чтобы спасти вампира и позволить ему быть вампиром дальше. Поскольку никто еще такого не делал – прежде.

Просыпаясь от одного из таких кошмаров, я не отваживалась заснуть снова. А они все преследовали меня. И через несколько недель я все еще оставалась дерганой и изнуренной – но уже не от страшного происшествия, а от самой дерганности и изнуренности.

В то время мне впервые в жизни расхотелось читать многочисленные свежие сообщения о деятельности Других. А их явно стало больше.

Некоторые сообщения были еще ничего. Прошли новые дебаты, продолжительные и жаркие, по поводу статистических исследований, утверждающих, будто количество жертв выросло, а также о том, являются ли инкубы и суккубы живыми существами или же нежитью (старый спор, так никем и не улаженный). Помеха для научного изучения состоит в том, что в момент обрыва психической связи ваш объект исследования исчезает, а поймав одну единицу для изучения, вы тем самым неизбежно разрываете связь. По крайней мере, пока Глобальный Совет не решит, что это нормально – использовать человеческое существо как марионетку (нынче это чрезвычайно незаконно даже в чисто исследовательских целях, хотя официальный язык говорит о материальном и нематериальном подчинении).

Причина такой популярности данной темы вот в чем. Инкубы и суккубы, они же в просторечии «уби» – проблема сравнительно мелкая, но кое-кто считает, что, поняв, как они работают, мы получим подход к вампирам – а вампиры с большим отрывом лидируют в любом списке претензий к Другим. Если уж на то пошло, бывшую марионетку медики могут вылечить – но не вампирский обед. Точнее, они обычно могут вылечить человека, ставшего марионеткой, если он не пробыл ею слишком долго.

Не так давно предложили проект со списком добровольцев, готовых стать марионетками, но дальше бумаги дело не пошло. Возможно, отчасти потому, что уби предпочитают сами выбирать жертву, и приманка на веревочке их не интересует, но в основном из-за резкого общественного протеста. Имейте в виду, наличие добровольцев должно вызывать удивление. Уби могут представлять большую проблему, чем принято считать: их марионетки обычно проводят время очень хорошо, и именно их добрые друзья и любящие домочадцы (иногда – взбешенные коллеги) начинают задаваться вопросом, почему это человек спит по двенадцать-четырнадцать часов в день, а в остальное время выглядит так, будто только что занимался потрясающим сексом.

Никто не знает, занимаются ли марионетки сексом на самом деле, или все это им только кажется. Но даже лучший секс, какой только могут вообразить нервные окончания, не стоит потери одного процента IQ за месяц, пребывания в роли марионетки. Более умные уби обрывают связь и уходят, прежде чем утечка мозгов становится очевидной, и потом, многие люди не пользуются своими мозгами и не скучают по ним. Но иногда для марионетки слишком поздно мечтать о будущем более интеллектуальном, чем развозчик товаров в супермаркете в ночную смену. Я знаю одного нищего – он обычно сидит возле местного «Мега Фуд», – который был когда-то лучшим в Новой Аркадии адвокатом-криминалистом, прежде чем одна уби заполучила его. Я читала сообщения о его выходках в зале суда и думала, что пребывание в роли марионетки намного улучшило его характер, но начисто разрушило карьерные перспективы.

Также печатали серии статей о том, сколько существует различных типов оборотней, – еще одна излюбленная тема. Волки, они же вервольфы, бесспорно, знамениты, но на деле сравнительно редки. Наверное, существует больше оборотней-кур, чем вервольфов; по мне, это объясняет, почему так мало волков выходит на большую дорогу в сравнении, скажем, с аналогичным показателем демонов, а также почему черный рынок анти-обратительных средств так бойко работает. Конечно, тут есть натяжка: трудно представить себе нелегальных торговцев, наделенных чувством юмора или даже состраданием; думаю, просто несчастные оборокуры готовы заплатить любые деньги за спасение – и платят…