– Не совсем, – чуть скривила уголок рта Дженни. – Скорее уж, анти-некромантия. Она препятствует магии смерти. Эл говорил, что руны призваны усилить защитные заклинания.

– То есть преимущество у нас? – спросил Ирвинг, уперев руки в бока.

– У нас? С чего бы? – недоверчиво переспросила Миллс.

– Ведьмам нужно шесть крестов, а раздобыли они только четыре. Послезавтра от них все равно проку не будет.

– Если предположить, что наши догадки верны, – уточнил Крейн.

– Да, – вздохнула Миллс, – но все улики указывают на это. Вспомни, что говорила перед смертью Стейси.

– Нельзя также принимать за факт, – добавил Крейн, – что ведьмы раздобыли всего четыре креста. Остаются еще три, которые мы не сумели отыскать, тогда как у ведьм ковена в распоряжении имеются методы, о которых мы не можем и помыслить. Вполне возможно, они раздобыли один из трех не учтенных нами крестов. Может быть, даже мой.

– Если не все три, – сказала Дженни.

– Нет, – покачала головой Миллс, – если бы заполучили, то не сунулись бы в Тикондерогу. Им нужен еще как минимум один крест, тот, который хранится на Честнат-стрит.

– Значит, – сказал Крейн, направляясь к двери, – мне следует поторопиться, примкнуть к силам безопасности, которые вы так любезно обеспечили, капитан, и, возможно, расспросить упомянутого Эла – вдруг он предоставит больше сведений. Или же, в самом крайнем случае, обеспечит меня материалом для исследований.

– Хороший план, – похвалила Миллс. – А я пока пойду домой, надо выспаться. У меня ведь завтра слушание, в десять утра нужно быть в суде.

– Дело Ипполито? – нахмурился Ирвинг.

Миллс кивнула.

– Филу Черневски я нужна полной сил, поэтому надо на восемь часов залечь в постель – после двух четырехчасовых поездок за последние два дня и ночного самоистязания на средневековом орудии пыток… – Конечно, лейтенант, отдыхайте.

Ирвинг направился к выходу следом за Миллс и Крейном.

– А мне так даже и устройства пыток не досталось.

Встретимся утром, поболтаем.

Все трое запоздало вспомнили о Дженни.

Младшая из сестер Миллс улыбнулась.

– Зато я сегодня отоспалась за всех и встала только в десять, так что ничуть не утомилась. Посижу, пороюсь в архивах Корбина – может, удастся раскопать еще что-нибудь. Теперь мы знаем, из-за чего сыр-бор, искать будет легче.

– Отлично, бог в помощь, мисс Дженни, – сказал, поклонившись, Крейн.

Вместе с Миллс и Ирвингом он покинул арсенал. На улице двое служителей закона сели по машинам и разъехались по домам, а Крейн пешком отправился на Честнат-стрит. Морозный ночной воздух приятно обжигал легкие. Да, было холодно, однако это не шло ни в какое сравнение с трудностями, которые Крейну довелось испытать по пути из Тикондероги в Бостон. Ну и, конечно же, сегодня ему не приходилось решать задачи перевозки орудий общим весом в «шестьдесят фунтов».

Впрочем, как и в 1775 году (после захвата форта Карильон), у Крейна имелась четкая задача: не дать последователям Зерильды воскресить свою госпожу.

Альберт Джон Уайткомб-Сирс всегда считал себя рационалистом и скептиком. Верил только в то, что можно увидеть и потрогать, или в то, что подтверждается научной теорией.

В этом он придерживался семейной традиции. По линии Уайткомбов и Сирсов он был потомком первых колонистов, прибывших в семнадцатом и восемнадцатом веках в Новый Свет, а те, в свою очередь, были продуктами Эпохи Просвещения. Это значило, что и те и другие верили исключительно в материальное.

Впрочем, этот же факт ставил его в затруднительное положение: приходилось верить в то, что, по идее, нереально. Ведь это самое нереальное Эл видел собственными глазами.

Со сверхъестественным он впервые столкнулся, познакомившись с шерифом Огастом Корбином. Сам термин «сверхъестественное» Элу не нравился: раз уж какое-то явление имеет место быть в материальном мире, то оно, по определению, естественно. «Сверхъестественное» же вносит путаницу.

Он хорошо помнил день, когда все изменилось.

В то время Эл работал библиографом-консультантом в главном читальном зале в Исследовательском корпусе Нью-Йоркской публичной библиотеки (который в путеводителях именовали корпусом Стивена Шварцмана – благодаря ну очень щедрому пожертвованию в фонд библиотеки, размером в сто миллионов долларов).

Как бы там ни было, Эл пять раз в неделю мотался из Сонной Лощины на Манхэттен – на работу, тогда как его отец и дядя руководили библиотекой Уайткомба-Сирса. Она принадлежала их семье с тех самых пор, как епископальная церковь махнула на здание рукой.

Как-то, десять лет назад, пока еще Шварцман не сделал щедрого пожертвования и целый корпус библиотеки не переименовали в его честь, Элу позвонили с незнакомого номера. Он бы и не ответил – обычно с незнакомых номеров звонят телемаркетеры, – но, судя по коду, звонил кто-то из Сонной Лощины. Эл рассудил, что это, наверное, кто-то из соседей или друзей семьи, чей номер он просто забыл внести в список контактов.

Хриплый бас в трубке произнес:

– Мистер Уайткомб-Сирс, это шериф Огаст Корбин из Сонной Лощины. Боюсь, у меня для вас плохие новости: ваших отца и дядю убили.

Остальной части разговора Эл не запомнил. Только что он стоял в читальном зале, где под высоким потолком разносились приглушенные шепотки посетителей, клацанье клавиш их ноутбуков – никто, естественно, не слышал, как шериф произнес слово «убили», – а вот он оказался подле Корбина, у желтой заградительной ленты перед входом в бывшую церковь. Рядом мерцали синие и красные огни мигалок.

– Что случилось? Как? – спрашивал Эл.

– Мы выясняем, – ответил шериф.

– Ну да, – произнес Эл, понимая, что таким образом полицейские маскируют ответ вроде «понятия не имеем». – Я хочу видеть тела.

– Если честно… не стоит, мистер Уайткомб-Сирс.

– Почему это? – Эл возмутился: что?! какой-то идиот-легавый не позволит ему увидеть тела погибших родственников?!

Помедлив немного, Корбин произнес:

– Ладно, на отца еще взглянуть можете, а вот на дядю – и правда не стоит. То, как с ним обошлись… Скажу лишь, что опознали его только по найденным в карманах бумажнику и сотовому.

Корбин проводил его к фургону патологоанатомов, где один из экспертов расстегнул мешок для трупов. На лице у отца застыло крайне изумленное выражение; в груди зияла большая дыра.

– Кто его так?

– Мы сами пока не знаем. – Кивнув коллеге, Корбин застегнул «молнию» на мешке.

Элу стало дурно, но он промолчал.

В ту ночь и начали твориться разные странные вещи. Эл вернулся домой – в таунхаус на три квартиры. Эл жил на первом этаже, у него была небольшая кухня, спальня, просторная гостиная-столовая и выход на задний дворик. Заснуть, понятное дело, не получалось, и, как назло, из гостиной посреди ночи послышался невнятный стук.