Это просто невероятно! Да, Обрехт стоит в трех метрах от гильотины. На фото хорошо видно: Обрехт стоит у головы, потом отходит в сторону и быстро возвращается, когда лезвие упало. Глядя на его положение, можно сказать, что Вейдманн должен был оставаться на скамье от пяти до семи секунд. Несчастный оставался вот так пять-семь секунд на скамье. Это бесчеловечно. Фу! Это должно было быть ужасно. Это как если кого-то посадить на электрический стул или другое что-нибудь и ждать пятнадцать минут, прежде чем подать ток! Да, нужно делать сразу или не делать вовсе. Я не знаю, почему Обрехт сделал это. Не знаю. Думаю, это была его первая казнь, он боялся пораниться или быть запачканным струей крови. Может быть, он боялся, что лезвием ему отхватит пальцы. В таком случае лучше поменять должность. Он не захотел рисковать. Пленка хорошо показывает, что когда падает лезвие, там никого нет! Обрехт не стоит у головы! Он сбоку. А уж такого никогда не видано![36] Обычно «фотограф» держит голову.

Если бы у них была гильотина образца 1868 года, как в Алжире, Вейдманну бы отрезало голову наполовину, и они бы заканчивали бритвой. В одной книге по поводу этой казни Обрехт пишет, что его работа была окончена. Окончена? Вовсе нет! Он должен держать голову. Работа окончена, только когда голова положена в корзину, не раньше. Я никогда не видел, чтобы оставляли так. Все помощники… даже во времена Дейбле, в Баланс в 1909 — посмотрите на казнь шоферов из Дром — на негативах «фотограф» держит голову, он стоит на месте.[37] И поэтому тут «фотограф» не выполнил правильно своей задачи. Он не исполнил свою роль так, как его предшественники.

Существует общая память экзекуторов. Например, история о помощнике, которому отрезало три пальца. Да, когда он держал осужденного, ему отсекло три пальца. Это восходит, ууу… к XIX веку! Эта история с отрезанными пальцами, я слышал ее от отца, а также от Берже. Это было во времена казней, имевших место при Рошах. Да, эту историю рассказывал папаша Рош. Эту историю он знал от своего отца и даже от отца своего отца, от своего деда. Три пальца были отрублены у Пьера Роша, помощника в Дижоне и, разумеется, «фотографа», в ходе казни Дени Жоли в 1829. Причина? В том, что диаметр ошейника был слишком велик. Осужденному удавалось втянуть голову в плечи, незаметно подбирая часть нижней челюсти. Откуда у «фотографа» возникают трудности с тем, чтобы правильно держать голову. Я уже говорил об этой проблеме. А еще была казнь в Пейребеле. Да, это дед Роша, моего крестного, осуществлял казнь в Пейребеле, помните, дело Красного трактира.[38] На той казни его отец, Николя Рош, был уже помощником. Казнь убийц из Красного трактира — это было во времена Николя Роша, отца моего крестного. Николя был главным экзекутором в Париже, с 1871 по 1879. Так вот, этот Николя Рош в возрасте двадцати лет участвовал как помощник, вместе со своим отцом Франсуа Рошем и дядей Пьером, экзекутором в Прива, в тройной казни держателей Красного трактира, в Пейребеле в 1833. В ходе этой казни отец Николя назвал того неловким, потому что он уронил голову женщины, которая покатилась до самого низа эшафота. Эшафоты отменил Кремье в 1870.

То здесь, то там возникают книги, говорящие о профессии экзекутора, или, еще того хуже, палача. Экзекутор — это не профессия, это должность. Собственно говоря, экзекутор — это всегда было должностью, исполнению которой невозможно было научиться иначе чем на практике, на месте. Для этого нет школ. И по той же причине с годами мы все время улучшали машину и технику, связанную с казнью.

Например, это папаша Рош придумал, что если связывать осужденного толстой веревкой из пеньки, рыболовной леской, то путы не будут рваться. Я также думаю, что именно Рош объяснил Берже и моему отцу ложное движение своего дяди, которому лезвием отрезало три пальца. Он сказал им, что когда ты главный экзекутор или первый помощник, главное не держать осужденного за шею, чтобы правильно расположить его в ошейнике. Потому что, учитывая диаметр ошейника, пальцы могут соскользнуть внутрь, и при падении лезвия два или три пальца будут отсечены. Он им показал, как первому помощнику в роли «фотографа» надо брать голову, чтобы не быть раненым.

Берже и мой отец в свою очередь стали наливать в корзину воду, вместо того чтобы класть опилки: они не липнут и легче чистить. А еще, чтобы не пачкать корзину и чтобы не искать вместе с охраной голову, принадлежащую конкретному телу в ходе множественных казней, отец заказывал у плотника тюрьмы временные гробы, потому что осужденные-мусульмане должны были быть похоронены в полотне. Мой отец ввел надевание наручников сразу после пробуждения осужденного в камере. Но иногда, когда мы имели дело со смирным осужденным, у него руки оставались свободными для молитвы или если он хотел что-то написать…

Как я уже говорил, в начале 1958 года отец заказал ошейник уменьшенного диаметра, так чтобы осужденный не мог сжаться, втянув подбородок. И потом, чтобы все проходило быстрее, отец сказал мне, чтобы я хватать его под ушами. А именно под мочкой уха. И действительно, я нажимал двумя пальцами за ушами, на уровне мочек. Это чувствительное место, и осужденный автоматически вытягивал голову. Отец опускал ошейник, в то время как я тянул голову скрюченными пальцами, говоря ему: «Давай!»

Я же в свою очередь заметил, что если связать руки за спиной так, чтобы локти почти касались друг друга, то осужденному невозможно втянуть голову в плечи. Я заметил это в ходе казни четырех человек, подложивших бомбы на стадион, 20 июня 1957. Поскольку один из четверых хвалился тем, что устроил резню, я в приступе отвращения сильнее подтянул руки одну к другой, помогая себе коленом. Ну, это был момент раздражения, я не смог сдержаться. А потом я продолжил применять эту технику, оказавшуюся эффективной. Именно по всем этим техническим причинам, а также благодаря взаимопониманию в команде мы стали проводить казни с невероятной быстротой.

8 июля 1947 года в Блиде мы казнили одного отцеубийцу. Некоторого Хамази Мохамеда. Он убил своего отца, мачеху и сводную сестру. Он был влюблен в одну женщину и ревновал к своему отцу. Он убил их и представил все так, будто они погибли под обвалом. Так вот, он был приговорен к смерти. А значит, его должны были гильотинировать. Ему надели повязку на глаза, черную повязку, и простыню на плечи. Я уверен, что мой отец не знал, почему осужденному завязывают глаза. Так было сделано потому, что папаша Рош делал так раньше. Отцеубийцам завязывают глаза. Так было всегда.