прорезались голоса. Потом старые советские песни пошли одна за другой, почти без перерыва.

В конце концов я не выдержал. Это были мелодии моего детства – песни из счастливого времени. В те годы они постоянно звучали по радио, им аплодировали на «Голубых огоньках», мы пели их в пионерском лагере на бесконечных праздниках и конкурсах. Слишком частое исполнение привело к тому, что к этим песням постепенно привыкли, острота восприятия музыки и текста притупилась. Когда они звучали в очередной раз, то уже не привлекали внимания и воспринимались просто как некий звуковой фон, а то и с раздражением.

А потом этих песен вдруг не стало. Их перестали передавать в эфире и исполнять на сборных телевизионных концертах. Я и не заметил, как они исчезли из моей жизни. А тут, на Острове, эти старые мелодии вдруг снова зазвучали после большого перерыва. И оказалось, что я, пусть с пятого на десятое, но всё-таки помню слова большинства исполнявшихся песен. И я… запел! Тихо, едва шлёпая губами, издавая что-то похожее на мычание там, где не мог вспомнить текст. Но не петь я не мог! Было совершенно невозможно сопротивляться той побудительной силе, которая вдруг возникла внутри, глубоко, должно быть, там, где размещается душа. Эта неведомая, но мощная сила заставляла меня петь вместе со всеми, превозмогая стыд и страх показаться смешным. Волна эмоций накрыла меня с головой, мне казалось, что моё сознание слегка помутилось. Даже уши немного заложило, зато я слышал, как кровь в висках отбивала ритм мелодии.

Общее переживание объединяло в этот момент всех нас, поющих. Мне было приятно, что я не выделяюсь из толпы островитян, набившихся в маленький зал, и никто не обращает на меня внимания. Эти люди, большинство из которых я видел первый раз в жизни, перестали быть для меня совсем чужими, они стали мне ближе. Я смотрел на их посветлевшие лица и читал на них те же чувства, что испытывал сам. Нас объединяла общая культура и одна судьба. Я был одним из них и таким же, как они. И я был рад, что моё полупение-полумычание вливается в общий хор.

Внезапно рядом с собой я увидел Акимыча. Оказывается, он всё время стоял совсем близко, но в силу своей природной незаметности умудрился до сих пор не попасться мне на глаза.

Акимыч смотрел на меня добрыми стариковскими глазами. Это привело меня в чувство. Чтобы скрыть своё смущение, я задал не слишком-то умный вопрос:

– Вы тоже тут?

Акимыч отшутился:

–Я же представитель власти, а власть должна быть с народом!

Я поискал глазами другие знакомые лица. Вон стоит Валеев. По его виду не угадаешь, что он чувствует – такое отрешённое и бесстрастное лицо бывает у людей, стоящих в длинных очередях. Найдёнов поёт, стараясь не слишком светиться, укрываясь за другими и посматривая по сторонам: не считает ли кто-нибудь, что он принижает свой статус, занимаясь столь несерьёзным делом? Маргарита Ивановна, напротив, поглощена пением. Она покачивает головой в такт мелодии и внутренне реагирует на слова, переживает сюжет песни. Лицо у неё при этом абсолютно счастливое, по всему видно, петь она любит и делает это с огромным удовольствием.

А вот и Полина! Она поёт сосредоточенно, с серьёзным лицом, как будто вместе со всеми выполняет важную коллективную работу. Поймав мой прямой взгляд, Полина смутилась и спряталась за чужими спинами. Ну надо же, какой я болван, испортил бедной девушке настроение!

Народ всё прибывал, и небольшой актовый зал клуба постепенно заполнился так, что начали подпирать сзади. В толпе шныряли дети, девочки постарше подпевали родителям.

Запели песню, которую я никогда раньше не слышал, но, судя по всему, хорошо знакомую островитянам. Песня была посвящена Дальневосточной армии, защищавшей до войны эти края от самураев. Мне понравилась рифма: «Дальневосточная – опора прочная!». Последнюю фразу песни: «Что нашей кровью завоёвано, мы никогда врагу не отдадим!» даже невозмутимые пожилые певуньи постарались выкрикнуть погромче. У них не слишком-то получилось, но молодые голоса спасли ситуацию, и все, довольные, засмеялись. Тут случилось чудо из чудес: даже Лукошко улыбнулась тонкими губами.

Я думал, что следом запоют что-нибудь вроде «Дня Победы», но неожиданно одна из сидевших женщин затянула:

– Несе Галя воду-у-у…

Другая, помоложе, с готовностью подхватила звонким голосом:

– Коромысло гнеться…

И обе одновременно:

– А за нею Йванко як барвинок въеться…

Песне стали подпевать только несколько голосов, но слушали её все с удовольствием, с улыбками на лицах.

– А среди вас и хохлы имеются? – Спросил я Акимыча.

Он ответил спокойно, без нажима и ударения:

– Мы украинцев так не называем.

– Да я не хочу никого обидеть!

– Мы потому так их и не называем, что не хотим обидеть.

Да, здесь надо следить за своим языком!

Баянист уловил общее настроение, и когда песня закончилась, заиграл плясовую мелодию. Народ намёк понял, стулья вмиг раскидали вдоль стен, и на середину образовавшегося круга вылетела Клавдия, лихо притопывая каблуками. Ей навстречу под столь же частую дробь вышла такая же ладная женщина, по виду – извечная соперница. Они принялись по очереди отплясывать, подзадоривая друг друга немудрёными частушками. Клавдия начинала:

Ах, что ж не сплясать,

каблуков не жалко.

Я продрогла на ветру,

сразу станет жарко!

Её соперница отвечала:

Ходит рыба косяками,

люди – одиночками.

В клубе вечером у нас

пляшут мамы с дочками!

Общее веселье возбуждает людей не хуже выпивки. В круг выходили всё новые плясуньи, а вскоре к ним присоединились и мужчины. Они так били по полу своими сапожищами, что керосиновая лампа под потолком стала раскачиваться. Глядя на неё, можно было подумать, что Остров под напором веселящегося народа сорвался со своих якорей и теперь раскачивается на груди океана, как корабль во время шторма.

Неугомонный Валерка тоже попытался было показать свою удаль. Ему плясать было сложнее, чем остальным – под ним Остров реально покачивался. Он успел сделать только несколько неловких движений, как женщины вытолкали его из круга.

Когда веселье, казалось, достигло предела, баянист, с тем же непроницаемым лицом каменного истукана, вдруг принялся приплясывать, не переставая при этом играть. Чувство ритма и тут ему не изменило, и гулкие удары его сапог по деревянному полу, вплетаясь отдельной темой в общую канву мелодии, заменили отсутствующие ударные инструменты.

Совсем маленькая девчушка влезла в самую середину круга. На вид ей было не более трёх лет. Она старательно, но неумело копировала движения взрослых, плясала по-детски неуклюже, из-за неразвитого вестибулярного аппарата покачиваясь, как мужчины во хмелю. Девочка плохо