Я закончила писать, потом дала подписать Конюхову и только после этого протянула пакет Стеше, спросив:

– Уколы делать умеете?

– Да научилась уже! – сказала она, забирая дрожащими руками пакет.

– Ну, Жадовы! – сказала я, поворачиваясь к ним. – Вот правда и выплыла наружу! Ну и чего вы добились? Того, что ваш дом всяким добром забит? Оно, что, вашу старость согреет? А где ваша дочь, которая могла бы еще жить да жить! Где ваша внучка, которая уехала и бросила вас?

Жадиха зарыдала, а ее муж все пытался что-то сказать, беззвучно шевеля губами, а я жестко спросила его:

– Где те заявления, которыми вы Морозова шантажировали? Немедленно отдайте их мне! Вам они больше не нужны, а он, получив их, наконец-то вздохнет спокойно! Ну?

– Да нет их у нас уже! – выкрикнула насмерть перепуганная Жадиха. – Давно уже нет! Украл, наверное, кто-то!

– Покайтесь в грехах, дети мои, ибо вина ваша безмерна! – торжественно сказал священник. – Но господь милостив! Искупите свою вину! Отдайте бумаги тому, кому они нужнее, и простятся вам грехи ваши!

Тут Жадиха бухнулась перед отцом Геннадием на колени и запричитала:

– Батюшка! Вот вам истинный святой крест, что нет у нас уже этих бумаг! Да чтоб мне умереть без покаяния, если я вру!

– Батюшка! У нас их действительно уже нет! – наконец обрел речь Жадов. – Уж как я их прятал, а видно, украл кто-то. Отдали бы мы их с дорогой душой, так ведь нечего.

– Правду ли говоришь, сын мой? – заглядывая ему в глаза, спросил отец Геннадий.

– Истинную правду, батюшка! – заверил его Жадов и перекрестился.

– Ступайте с миром, дети мои! – сказал священник, и Жадовы, поддерживая друг друга, как могли быстро, вышли из дома.

Отец Геннадий же повернулся к Прохору, около которого стояла жена с уже пустым шприцом, и сказал:

– Великий грех снял ты со своей души, покаявшись, сын мой! И зачтется тебе это, когда перед господом предстанешь! А тебе, дочь моя, – обратился он к Стеше, – дай бог смирения и терпения! – и снова благословил ее.

Когда мы вышли из дома, священник спросил меня:

– Исповедаться не хочешь ли, дочь моя? Вижу я, что тяжело у тебя на душе! Что злобой она полна, а господь заповедовал нам прощать врагам нашим!

– Не злобой, батюшка, а жаждой мести! – поправила его я.

– Не благое дело ты творишь, – осуждающе сказал отец Геннадий. – Ибо сказано: «Воздастся каждому по делам его!»

– Но не сказано, когда и где! – жестко возразила я. – А я хочу, чтобы преступник свое получил здесь, при своей жизни, а не там. – Я показала глазами на небо. – И как можно быстрее!

Отец Геннадий еще раз покачал головой и ушел, а я повернулась к Ивану Трофимовичу, взяла у него из рук видеокамеру и сказала:

– Ну вот и все! Приехать с бумагами, конечно, лучше было бы, но на нет, как говорится, и суда нет! Только куда вот они деться могли? Может, кто-то из тех, кто тогда, не разобравшись, заявление написал, действительно украл их, когда правду узнал? – предположила я. – Загрызла мужика совесть, вот он и украл, а потом сжег?

– Нет! – покачал головой Иван Трофимович. – Слушок бы обязательно прошел, а этого не было! А Жадовы врали, Татьяна Александровна, – уверенно сказал он. – Я их всю жизнь знаю. Может, у них бумаг этих уже и нет, но только не украли их! Продали они их! Вот что!

– Стоять на коленях перед священником, креститься и врать? – удивилась я.

– Ай! – махнул рукой участковый. – Жадовы богу и в лицо соврут – недорого возьмут! Порода такая!

– Ну, как бы там ни было, а после признания Конюхова эти заявления уже прежней силы не имеют. Даже попади они в руки врага Морозова, ему будет чем эту карту побить! Теперь посмотрит он съемку, послушает запись и вздохнет свободно...

– И что-то вам за это сделает или скажет, – хитро улыбнувшись, предположил участковый. – Не просто же так вы старались!

– Не просто, – усмехнулась я. – Я, знаете ли, себе этим занятием на хлеб насущный зарабатываю!

– Я, честно говоря, сомневался, что вы сможете Прошку расколоть, – признался Поленов. – Это же кремень мужик! Был! – поправился он. – Но вы ох и сильны! У меня аж мороз по коже пошел, когда вы на него наседать начали! А уж когда ампулу разбили!..

– Главное, что добилась того, чего хотела, – ответила я.

Мы дошли с Иваном Трофимовичем до отделения, я села в машину и в расчете на то, что еще успею застать Савинкову на работе, погнала в Тарасов, попутно пересчитывая своей пятой точкой все ухабы и рытвины этой дороги.

Ожидания мои не оправдались. Дины Николаевны в клинике уже не было, и я отправилась домой. Пропылилась я за день нещадно. Приняв душ, я решила лечь спать – надо же мне хоть одну ночь нормально выспаться!

Уснула я с чувством честно выполненного долга – мне было чем завтра козырнуть перед Савинковой.

Утром, устроившись на кухне с кофе и сигаретой, я бросила кости, чтобы узнать, что мне на этот раз уготовила судьба. Выпавшие числа 2+20+27 пообещали мне сильных и смелых партнеров в работе.

– Надо же! – удивилась я. – Откуда же они возьмутся? Ну да поживем – увидим!

Быстро собравшись, я поехала за новостями к Венчику, который встретил меня с притворной скромностью.

– Ну, Венчик! Повествуй! – усевшись, попросила я.

– Новости, Татьяна Александровна, неутешительные, – сказал он.

Эта его манера начинать издалека когда-то выводила меня из себя, но со временем я с ней смирилась, как с неизбежными издержками производства. Главное, чтобы Венчик притчи не принялся рассказывать, а остальное я как-нибудь выдержу.

– Давай, Аякс! – потребовала я. – Я ко всему готова!

– Да, понимаете, Татьяна Александровна, – сказал он. – Новости не то чтобы неприятные, но маловато их. И контингент отличается крайним недружелюбием и подозрительностью.

– Но что-то ты все-таки узнал! – уверенно сказала я.

– Узнал! – кивнул он. – Как говорят очевидцы, господин Дроздов там когда-то с одной женщиной жил. Потом она исчезла, а он стал туда периодически днем наведываться. Машина в это время его во дворе ждала.

– Но он не ночевал? – спросила я.

– Не ночевал! – подтвердил Венчик. – Но при этом он так же периодически выбрасывал пустые бутылки из-под шампанского, коробки от конфет, всякой прочей ерунды, что в таких случаях на стол ставят, и... – Аякс смущенно отвел глаза, – использованные презервативы.

– Ясно! Баба отдельно приходила, чтобы водителю на глаза не попадаться, или... Или она тогда уже жила в этом доме! – сказала я и тут же поправилась: – Нет! Тогда бы они у нее встречались! А эту женщину кто-нибудь видел?