– Если помнишь, Леша звезд с неба не хватал.

– Леша был твоим лотерейным билетом, но разве ты можешь ценить талант? Твое мерило – количество нулей на банковском счете. И как только эта цифра оказалась приемлемой, тебя перестал пугать даже другой континент. Желание стать американкой вмиг затмило все остальные.

– Как ты не понимаешь, Соня, я не только для себя стараюсь! У Стива есть взрослая дочь. Да, она уже много лет не живет с ним, они не так часто видятся, но дочь есть дочь. Когда-нибудь она выйдет замуж, родит ему внуков…

– Боишься остаться с носом?

– Боюсь, что тебе ничего не останется.

– Мне ничего не надо.

– Соня, это неразумно. Ты же взрослый человек. Ты должна согласиться. Я придумала прекрасный план. Если ты оставишь здесь ребенка, мой муж привяжется к нему, как к родному, – и дело в шляпе. Это известная истина: люди любят тех, в кого вкладывают силы и душу. Да, и подумай о малыше. Здесь все-таки безопасней, и климат шикарный, и дом. Ну что его ждет в Москве: двухкомнатная квартира, ясли, погрязшая в своей писанине мать и отец, зарывшийся в судебных разборках?

– Ты сама произнесла главные слова: «мать» и «отец».

– Соня, вы никуда не денетесь. Будете навещать его. А хочешь, защити диссертацию и приезжай. Тебя примет любой университет.

– Антону здесь будет нечего делать. Получить американскую лицензию невозможно, а в Москве у него прекрасная практика.

– Да при чем здесь Антон? Найдешь другого, не хуже.

– В этом вся ты. Ты вообще когда-нибудь кого-то любила, кроме себя? А я-то думала: с чего все эти назойливые приглашения? Решила, у мамочки проснулась совесть.

– Достаточно упреков, Соня. Я хочу, чтобы ты серьезно подумала о возможности оставить здесь малыша хотя бы на время.

– Даже не собираюсь.

– А я все-таки советую.

– Если ты не перестанешь настаивать, я улечу прямо сейчас.

– Кто тебя пустит в самолет!

– Значит, сниму квартиру и поживу там оставшиеся две недели.

– Конечно, тебе решать. Но я бы на твоем месте ни за что не упустила такого шанса.

– Не сомневаюсь.

– Здесь просто рай на земле, а что твоего ребенка ждет в Москве?

– Папа.

Кроме папы, маленького Мишу в России ожидает сильнейший атопический дерматит. Он хнычет от постоянного зуда, а у Сони разрывается сердце и туго перетянутая грудь. На кухне пачками вырастают коробки с адаптированными порошками, соевым питанием, смесями на козьем молоке. Холодильник пестрит разноцветными этикетками мазей, наполнивших квартиру запахом цинка. Аллерголог, гастроэнтеролог, педиатр, гомеопат сменяют друг друга у детской кроватки, оставляя Соне кучу наставлений:

– Влажная уборка два раза в день. Никаких ковров, шерстяных одеял, пуховых подушек. Ничего натурального, только искусственные материалы.

– Анализы: энтеробиоз, стафилококк, дисбактериоз, мочу на диостазу, биохимию крови, количество углеводов.

– Пользуйтесь болтушкой, меняйте сухие повязки как можно чаще. Не забывайте про витамин Д, с вашим слабым иммунитетом может развиться рахит.

– Запомните, каждый час. Самое главное – соблюдать схему, не нарушая последовательности. Вы начинаете с зеленой коробочки и одной горошины, а заканчиваете красной и десятью шариками.

Соня намывает полы, выскребая из щелей спрятавшиеся пылинки. Малыш, беспокойно дергая перебинтованными ручками, спит под покрывалом, набитым полиэфирным волокном. По углам комнаты расставлены ионизатор и увлажнитель воздуха. Антон возит по лабораториям стерильные пластиковые стаканчики, а у Сони рябит в глазах от разноцветных картонных футлярчиков с мизерными белоснежными драже, и даже во сне она продолжает механически пересчитывать гомеопатические кругляшки.

– Кругляшки, кругляшки, кругляшки. Мне кажется, я сама круглая.

– Тебе кажется. Ты, Сонюшка – тонюсенький цилиндр с натруженными мозолями у основания и темными овалами под вершиной. Тебе надо отдохнуть.

– Издеваешься? – Соня тоскливо смотрит на мужа.

– Как-то отвлечься, занять голову чем-то еще.

– Согласна только на кайзеров, но ты же знаешь: экзамены в аспирантуру я пропустила, придется ждать следующего года.

– Значит, «четыре драгоценности ученого»[67]уже не способны вывести тебя из тоски?

– Смеешься? Как мне рисовать? Я, конечно, могу поводить кистью по бумаге, но рисунок останется безжизненным.

– Почему, Соня?

– Потому что в данный момент у меня нет душевной гармонии, я напряжена, озабочена, а беспокойный каллиграф никогда не создаст ничего хорошего.

– А ты попробуй. Давай же, Сонюшка, что там написано в твоих учебниках: подыши, выпей чаю, настройся.

На чай времени нет. Соня раскладывает инструменты и, чуть шевеля губами, прокручивает в голове песенное наставление:

– Большой и указательный – защипывают кисть. Средний – крепко обхватывает. Кончик безымянного – выталкивает. Мизинец помогает непрерывности движений. Чтобы лучше владеть кистью, в ладони должна быть пустота.

Один за другим на бумаге быстро вырастают почти сросшиеся, чуть асимметричные иероглифы.

– Кайшу или цаошу?[68]– спрашивает Антон.

Соня смеется.

– Чего ты?

– Сразу видно, что ученик из тебя посредственный. Если бы ты хоть иногда слушал, чем отличается один стиль от другого, никогда бы не задал такой вопрос. В кайшу линии четкие, гармоничные, спокойные. По сути – обычное современное письмо. А цаошу – это настоящее искусство, быстрая, экспрессивная скоропись.

– Понятно, значит, это нечто среднее.

– Точно. Это синшу[69]. А как ты догадался?

– Выражая себя, цветок источает свое неповторимое благоухание.

Каллиграфия – цветок души человека[70].

Ты у меня сейчас – один сплошной синшу. Нервная, издерганная особа, живущая в полной гармонии.

– Да уж. – Соня продолжает выводить линии.

– Сколько же силы таится в твоих руках, – восхищается муж.

– Руки тут ни при чем, – возражает жена, переводя дыхание. – В кисти скрыта энергия ритмов инь и ян, которая находит в иероглифах свое завершение, «отливается в изящное, красивое. Если она возникла и проявилась, ее невозможно остановить, если же она ускользает, тает, теряет свои очертания, ее уже нельзя задержать…»[71].