— Просто я смогу установить справедливую цену на свои услуги.

— Понятно. Но, по вашим словам, ваша самая сильная карта — доверие, которым вас облекла миссис Клоудир?

— Пожалуйста, сэр, не надо о картах. — Мистер Сансью брезгливо передергивает плечами. — Я противник азартных игр и из принципа никогда не рискую. Скажите лучше, что я объявил вам шах.

— Если вам больше по душе такие выражения, скажем уж, что вы пытаетесь дать мне мат на втором ходу. — Мистер Сансью хмурится. — Если вы сделались доверенным лицом, не знаете ли, где она находится? — Адвокат молча краснеет и опускает взгляд. — Для меня не секрет, — продолжает мистер Барбеллион, — что вам по-прежнему приходится ей писать через вдову Фортисквинса. А поскольку она не сообщает вам даже своего адреса, то вряд ли сообщила что-то еще.

— Откуда вам все это известно? — негодующе-удивленным тоном спрашивает мистер Сансью.

— Это мое дело. Но я не ошибся, утверждая, что вам неизвестен ее адрес?

Закусив губу, мистер Сансью трясет головой.

— Отсюда вам следует сделать вывод, — продолжает мистер Барбеллион, — что я тоже презираю азартные игры. Если сяду играть в кости, то должен быть уверен, что они — заимствуем выражение ваших профессиональных знакомцев — с подвохом. Ну что, согласны мне помочь?

Мистер Сансью кивает, второй джентльмен достает из бумажника еще пачку банкнот и кладет на стол.

— Очень скоро миссис Клоудир задаст вам в письме вопрос, может ли она повысить жалованье служанке. Вы должны ответить, что это решительно невозможно.

— И это все? — удивляется адвокат.

— Пока все. — Мистер Барбеллион дергает шнурок колокольчика, посетитель встает, забирает пачку банкнот и поспешно удаляется.

В конце улицы мистер Сансью переходит Чансери-лейн и ныряет в путаницу грязных переулков. По пути он сердито бормочет что-то себе под нос и кусает нижнюю губу. Но вот он замедляет шаг и несколько раз оглядывается, будто что-то услышал. Припускает быстрее, держась за карман. Сворачивает в длинный кривой проход. В конце он уже почти бежит. Оглядывается, и в тот же миг в другом конце кто-то возникает. Сердце мистера Сансью начинает бешено колотиться, он приваливается к стене и, словно заслоняясь от удара, прикрывает лицо руками.

— Тронь хоть пальцем — клянусь, пожалеешь!

Попутчик, однако, удивлен:

— Да я и близко ничего такого. Вы ведь мистер Сансью, так? Я уже бог знает сколько за вами слежу, папаша.

Мистер Сансью разглядывает его через щит из пальцев. Субъект, стоящий перед ним, высок, бедно одет, рыжие волосы на крупной голове коротко острижены, нос большой, голубые глаза ярко горят.

— Следите за мной? О чем это вы? Кто вам платит?

— Да никто. Я уже не один день слежу за вами, хотел поговорить с глазу на глаз, как сейчас. Вы ведь мистер Сансью, так?

Законник кивает.

— Вы адвокат? — Мистер Сансью снова кивает. — Вы единственный с такой фамилией, о ком я слышал. Это ведь вы спасли Конки Джорджа, когда его хотели забрать в матросы, да?

Мистер Сансью опять кивает.

— Чего вы от меня хотите?

— Мы с ним приятели. Но я не к тому. У меня есть кое-что, вам, надо думать, интересное. — Он извлекает из кармана смятую бумажку (видимо, обрывок) и дает мистеру Сансью посмотреть.

— Вверх ногами, — выдыхает законник.

— Вот черт, — бормочет собеседник, — по мне, что так, что эдак. — Он переворачивает бумажку, мистер Сансью вглядывается.

— Ничего не разобрать, — говорит он. — Слишком далеко.

Он тянется за клочком, но собеседник проворно отступает.

— Э нет, руки прочь. Я перескажу, будете слушать?

— Нуда.

Собеседник читает наизусть:

— И под конец, скоро вы получите игрушки и книги, купленные по моей просьбе мистером Сансью. Что касается его, вы увидите, что я вложил внутрь еще одно письмо от этого джентльмена. Должен вас предостеречь: он снова пытался окольным путем разузнать, где вы живете; думаю, он ради этого многое бы отдал. — Последние слова незнакомец повторил еще раз, пристально изучая лицо мистера Сансью, пока тот в потемках пытался рассмотреть письмо. — Ну что, будет разговор? — Незнакомец складывает письмо и прячет обратно в карман.

— Возможно, — бормочет мистер Сансью. — Но адрес там есть?

— Ого-го. Вы все так же спите и видите, как бы докопаться? В точности как тут сказано.

— Вот что, приятель. Даю вам гинею за это письмо.

— Гинею! — Незнакомец повторяет это таким тоном, что мистер Сансью спешит добавить:

— Очень хорошо, мы это еще обсудим. Но, бога ради, не здесь.

— В «Лебеде с двумя шеями» на Лэд-лейн, идет? Адвокат кивает, и они отправляются; незнакомец ведет его темными проходами, где по стенам сочатся капли, через сумрачные задние дворы, идущие сплошняком, по грязным проулкам, пока не выводит к убогому питейному заведению, с облупившимся фасадом и заросшими грязью окнами. Вот они уже сидят в отсеке напротив бара, отделенные от остального зала деревянными перегородками, перед мистером Сансью стоит стакан, перед его спутником — высокая пивная кружка.

— Это письмо было составлено почти два года назад. Как оно к вам попало и почему вы только сейчас меня нашли? — Мистер Сансью отхлебывает разбавленное водой бренди.

В двух словах и не расскажешь. — Незнакомец выливает себе добрую долю своей полукварты портера. — Было это позапрошлым летом. Мне тогда нужно было стронуться с места — а по какой такой причине, о том вы меня, конечно, спрашивать не станете. Я промышляю плотницким делом и не один уже год нанимался от случая к случаю к одному большому семейству в городе, а тут услышал, что есть у них кое-какая работенка в их загородном доме в одном из графств, обратился к домоправителю, своему знакомцу, и он меня нанял. Хотя вообще-то те края не то чтобы мне по вкусу.

— А как зовется это семейство? — спрашивает мистер Сансью.

— Нет уж, будьте добреньки, мистер Сансью, все в свой срок. Когда работа кончилась, я пустился на своих двоих обратно в город. Деньги все вышли, нужно было постучаться в какую-нибудь дверь, попросить милостыни. И вот свернул я с большой дороги на тропу. Вижу сад, а в саду молодую леди с маленьким мальчиком.

Мистер Сансью вытягивает шею.

— Леди бы раскошелилась, но тут встряла старая карга из обслуги — нянька или вроде того. Не вздумайте, мол, ничего ему давать, нечего тут. И ну поносить меня ни за что ни про что. — При этом воспоминании он нахмурился и выругался сквозь зубы. — А тут еще и малец на меня напустился. Разорался как резаный. Поднимаюсь я по дорожке обратно к дороге, и на самом углу окликает меня какой-то старый пройдоха. Что, мол, они тебе сказали? Я рассказываю, а он, похоже, у них садовник и имеет зуб то ли против хозяев, то ли вообще против всех — разобрать трудно. «А не хочешь ли, — говорит, — с ними поквитаться и вдобавок кое-что поиметь?» «Что это ты задумал?» — спрашиваю. А он: «Смотри, прямо во дворе брошена лестница. Грех будет не попользоваться». Скумекал я, киваю. Приглашает меня поесть, захожу к нему в домишко. Дал он мне там длинную лопату — подцепить лестницу, когда перелезу через ограду, и рассказал, какое выбрать окошко наверху, чтобы не попасть в спальню. Той же ночью вскарабкался я на ограду и достал лестницу, а он стоял на стреме. Вначале все шло как по маслу. Я спустился во двор, приставил лестницу к стене и добрался до окошка. Вынул ножи, что прихватил с собой, вскрываю ставни. И скоро понимаю, что мне с ними не справиться. То есть справиться можно, но вот по-тихому — никак. А на соседнем окошке ставни, гляжу, не заперты, я и подумал: «Если не шуметь, то можно пробраться и мимо спящего. Как бы там ни было, уж взглянуть-то не помешает». Я туда, приоткрываю ставень, заглядываю, и черт меня побери, если там не открывает глаза тот самый малец и не начинает орать как оглашенный — еще немного и крыша рухнет. А дальше я вижу, что лестницу мне не сдвинуть: низ ее застрял в земле у стены под моим весом. И ничего больше не придумаешь, как только забраться в одно из нижних окошек. Срываю запор ставень и вламываюсь внутрь, прямо через переплет. Внутри — не уходить же с пустыми руками? — хватаю было подсвечники, но далеко с ними не убежишь, слишком уж большие, приходится бросить. И все, что я поимел за свои труды, это шкатулка для писем. Серебряная. Открываю парадную дверь и давай бог ноги. А на дороге поджидает старый хрыч: «Ну, что тебе досталось?» Ну, мне понятно, что от него только и жди беды, и к тому же ему видна шкатулка у меня в кармане. Вынимаю шкатулку, срываю с нее крышку, швыряю в канаву и убегаю. Оглядываюсь мимолетом: вижу, хрыч шарится в траве, ищет. И дальше уж улепетываю без оглядки до самой утренней зари, и все прислушиваюсь, готовлюсь, чуть что, затаиться в живой изгороди на обочине, ведь если, не дай бог, поймают, то светит мне за эту шкатулку Ботани-Бей, а то и дерево об одном листе. А на рассвете я схоронился в большом старом амбаре — там я ночевал еще по дороге в Мампси-Парк, это меньше чем в двух днях пути.