— Я думаю, что это самая замечательная идея, которую я когда-либо слышала.

Он широко улыбнулся, и его глаза заблестели от удовольствия.

— Правда?

— Я так тобой горжусь, — произнесла Маккензи, заключая его в объятия. — Прости меня! Я понятия не имела, что тебе пришлось пережить. Прости, что усомнилась в тебе.

Данте обнял ее за плечи.

— Ты была права, не поверив мне. Я собирался разрушить «Эштон Хаус», даже велел Эдриану закрыть его до того, как ты узнала о своей беременности. Но когда ты поставила мне ультиматум, я взглянул на свой план и вдруг понял, что это перестало иметь для меня значение. Я пытался, но не мог уцепиться за эту ненависть. Твои слова о том, что мне следовало бы созидать, а не разрушать, заставили меня пересмотреть мою жизненную позицию. — Поглядев на нее, он улыбнулся. — Ты научила меня этому, и я перед тобой в неоплатном долгу.

Маккензи закусила губу.

— Мне жаль, что я сегодня от тебя убежала.

— А мне нет.

Она нахмурилась и отстранилась, но Данте снова привлек ее к себе.

— Ты неправильно меня поняла. Я имел в виду, что до этого момента не понимал, как много ты для меня значишь. Мне было хорошо с тобой, я хотел, чтобы ты родила мне ребенка, но осознал, насколько ты мне дорога, лишь когда подумал, что потерял тебя.

Ее сердце замерло на мгновение, после чего бешено заколотилось.

— Ты хочешь сказать?..

Он улыбнулся.

— Я люблю тебя, Маккензи Роуз. Люблю так сильно, что у меня чуть сердце не разорвалось, когда ты сбежала. Обещай, что подобного больше не повторится.

— Только если ты пообещаешь не пугать меня до смерти своими сюрпризами. Лучше вываливай все сразу.

Рассмеявшись, он крепче прижал ее к себе.

— Договорились.

— Ну раз уж речь зашла о честности… — Обняв мужчину за шею, Маккензи поцеловала его в губы, вложив в этот поцелуй всю свою любовь.

Когда она наконец отстранилась, Данте довольно промурлыкал:

— Это значит то, о чем я думаю?

— Да. Я люблю тебя, Данте Карраццо, и буду любить всегда.

— Вот только я этого не заслуживаю. — Он внезапно нахмурился. — Я бесцеремонно воспользовался тобой, когда ты мирно спала в моей постели. Принимал тебя за обычную шл…

Маккензи не дала ему договорить, снова накрыв его губы своими.

— Это уже не имеет значения. Ты не воспользовался мной.

Данте отвернулся.

— Но я не оставил тебе выбора.

Она положила руку ему на подбородок и заставила посмотреть на нее.

— Да, я была потрясена, когда, проснувшись, обнаружила на себе обнаженного незнакомца, но у меня был выбор. Я могла бы закричать или выскочить из постели.

Его глаза улыбались.

— И почему же ты этого не сделала?

— Потому что не хотела, чтобы ты останавливался. Мне еще никогда не было так хорошо, — призналась она.

— Но ты шептала имя своего бывшего возлюбленного.

— Если я это и делала, то только потому, что с тобой было совсем не так, как с ним. Ричард всегда называл меня снежной королевой. — Маккензи инстинктивно обхватила себя руками.

Данте крепче обнял ее.

— Он полный идиот!

Девушка попыталась улыбнуться, но у нее ничего не вышло.

— Он знал, что я была зачата путем искусственного оплодотворения, и видел в этом причину моей фригидности. При расставании он сказал мне, что я не настоящая женщина, а жалкий суррогат.

Зарычав от негодования, Данте поцеловал ее в макушку. Ему хотелось убить этого негодяя.

— Но не могла же ты ему поверить.

Маккензи напряглась в его объятиях, но не отстранилась.

— Проанализировав свой прошлый опыт, я подумала, что, возможно, Ричард был прав. Интимная близость не доставляла мне удовольствия. До той ночи в «Эштон Хаусе».

Данте хотелось плясать от радости. Она принадлежала ему, и только ему. Казалось, его сердце вот-вот выпрыгнет из груди.

— Послушай меня и поверь, дорогая, ты самая страстная женщина, которую я когда-либо знал. И самая настоящая.

Маккензи улыбнулась ему.

— Раньше у меня был любовник моей мечты, который иногда приходил ко мне во сне. Думаю, он пытался мне сказать именно это.

Приподняв ее подбородок, Данте заглянул ей в глаза.

— Тебе больше не нужен любовник мечты.

— Нет, — согласилась она, обольстительно улыбаясь. — Теперь у меня есть настоящий.

Они опоздали на свадьбу на целых два часа, но никто, похоже, не возражал. На шее Маккензи искрилась изумрудная подвеска, а в ушах покачивались подходящие к ней серьги. Данте сохранил эти украшения и преподнес их ей перед церемонией в качестве свадебного подарка и в знак своей любви. На этот раз Маккензи приняла их, уверенная в его чувстве.

Стюарт Куинн с радостью согласился взять на себя роль шафера. Он стоял рядом с Данте, и его суровое обветренное лицо сияло от гордости. Но Маккензи, идущая под руку со своим отцом к алтарю в саду, не замечала никого, кроме Данте. Его темные глаза притягивали ее как магнит, а нежная улыбка говорила больше, чем тысячи слов.

— Я люблю тебя, Маккензи Роуз, — прошептал он, когда она подошла к нему.

Посмотрев на него, она почувствовала себя так, словно у нее выросли крылья.

— А я тебя, Данте.

Тогда он наклонил голову и страстно поцеловал ее.

За спиной у них раздались бурные аплодисменты, и только тактичное покашливание священника прервало этот поцелуй.

— Какое бесстыдное нарушение традиции, — проворчал он, но его глаза улыбались. — Может, все-таки позволите мне прочитать речь?

Он посмотрел поверх Библии на собравшихся гостей.

— Дорогие братья и сестры…