Дверь распахнулась, и на верху лестницы появились два здоровенных детинушки с короткоствольными автоматами, направленными на мое пышное тело. Детинушки смотрели на меня сурово, не мигая, я на них – изучающе. Может, попробовать автоматы у них из рук вырвать? Сил у меня, пожалуй, хватит. Вот только не пальнут ли они в меня вначале… Рисковать здоровьем (собственным) не хотелось.

После рассматривания меня в течение минут этак трех-четырех, оба направились вниз по лестнице. Я прижалась спиной к стене, не спуская с них глаз. Автоматчики спустились вниз, в коридор, не сводя с меня стволов, а потом показали мне на дверной проем. Они что, немые? За все время нашего общения не произнесли ни звука.

Я глянула вперед, ничего там интересного не заметила, только еще один коридор, но делать было нечего, стволы автоматов являлись убедительными аргументами, так что мне пришлось последовать в указанном направлении. Детинушки двинулись следом. После нескольких заворотов (вообще-то переход был коротким) мы оказались в очень даже прилично отделанном коридоре (паркет, исключительно аккуратно, я бы даже сказала декоративно положенный кирпич), в котором паслись еще трое молодцев, менее крупного телосложения (но тоже внушительного) и с менее зверскими рожами, чем те, что шли за моей спиной. Двое с автоматами передали меня троим без оных. Правда, у каждого из трех под мышками топорщились бугры вполне определенного происхождения. Эти трое оказались говорящими – один из них ко мне обратился даже с целым словом:

– Вперед!

Я тронулась. Не назад же в подвал мне было топать?

После еще одного небольшого перехода по хорошо отделанной части дома, чем-то напоминающей средневековый замок (по крайней мере, у меня сложилось именно такое впечатление, так как на стенах висели доспехи и всяческое оружие, в основном старинное), мы оказались перед огромной дубовой дверью. Говорящий молодец в нее постучал, а после звука, напоминающего «гав!», раздавшегося изнутри, вошел, тут же плотно прикрыв ее за собой. Поскольку я стояла сбоку, то не успела даже заглянуть внутрь. А хотелось, честно признаться. Что-то и кто-то меня там ждет? Ладно, подозреваю, что узнаю это в самое ближайшее время. А пока я принялась за рассматривание двух оставшихся со мной в коридоре молодцев. Пожалуй, именно эти двое мне в физиономию из баллона и брызнули. Я как раз решила уточнить этот вопрос и прямо спросила. Парни только хмыкнули.

Я попросила попить, желательно фанты.

– Тебе там дадут, – один кивнул на дубовую дверь.

– Не тебе, а вам, – поправила я и напомнила, что я ему в матери гожусь.

К моему удивлению, парень исправился. Честно говоря, не ожидала. Но я – дама настойчивая и снова твердо заявила, что умираю от жажды и даже ножкой притопнула – так, что немножко штукатурки отвалилось. Оба парня задумчиво глянули на штукатурку, потом на меня. Я заявила, что в самое ближайшее время топну двумя ногами, если мне не принесут пить. Парни переглянулись. Явно их мучила дилемма: стоять и сторожить меня, как им, по всей вероятности, было велено, или идти на кухню (или куда-то там еще) мне за питьем, чтобы сберечь хозяйское имущество. Чтобы ускорить мыслительный процесс и принятие решения молодцами, я топнула ножкой еще раз, но тут дубовая дверь распахнулась и на пороге возник скрывшийся за ней третий сопровождающий.

– Проходи, – предложил.

Я и его поправила, сообщив между делом, что меня величают Татьяной Александровной. Вплыла в горницу лебедушкой, с гордостью неся свое пышное тело. В горнице было свободно даже мне. За огромными тяжелыми столами восседало трое господ. Помещение, как и остальная виденная мною часть дома (наземная), создавало впечатление пребывания в средневековом замке, на этот раз в трапезной, или как там их величали, ну в общем, тот зал, в котором пиры устраивались. Помню я что-то смутно из фильмов, которые смотрела в годы своей молодости. Рыцарские пиры, огромные столы, ломящиеся от яств, много дичи, вина. На стенах какие-то гербы, опять оружие, бегающие с подносами и кувшинами слуги, удаляющиеся в какой-то проем сбоку. Все это было, только не хватало женщин. Наверное, меня пригласили компенсировать этот недостаток. По крайней мере, я всегда готова покушать за десятерых.

Я осмотрелась, тем временем за моей спиной дверь захлопнулась, молодец остался снаружи. Меня же рассматривали три пары глаз, принадлежавшие восседавшим за столами типам, причем каждый располагался за своим. Четыре стола составляли квадрат. Один тип оказался ко мне лицом, два других – боками, но головы при моем появлении повернули. Место за четвертым столом оказалось свободно. Наверное, предназначалось для меня, а может, и нет, но мне теперь уже так хотелось пить, что меня это не интересовало.

Для начала я все-таки решила поздороваться, а потом целенаправленно двинулась к свободному столу, плюхнулась на дубовый тяжелый стул, который мне никто не подвинул (джентльмены хреновые, и слуги у них такие же), взяла кубок (вроде бы серебряный), заглянула внутрь, понюхала, поняла, что как будто чистый, все равно дунула, оглядела бутыли, выставленные на столе, поняла, что безалкогольного тут ничего нет, решила остановиться на красном вине (не могла ждать, пока принесут фанту), набулькала себе полкубка, выпила под пораженные взоры публики, потом повернулась к одному из слуг, с удивлением обнаружила, что он мулат (остальные, правда, были белые), и с обворожительной улыбкой попросила принести мне фанты, потом откинулась на спинку стула, не боясь, что этот подо мной провалится, и снова уставилась на трех пирующих типов.

Прямо напротив меня расположился восточный человек лет пятидесяти, ну то есть лицо кавказской национальности, точнее сказать не могу. Цветастая рубаха на его груди была расстегнута на три пуговицы, так что толстенная золотая цепь просматривалась великолепно. На одном запястье красовался золотой браслет, на другом – платиновые (я, по крайней мере, решила, что платиновые) часы, на мизинце левой руки – перстень с несколькими бриллиантами, на безымянном пальце правой – печатка. Я подумала, что мужику не помешало бы помыть свои густые черные с проседью курчавые волосы. Они выглядели сальными. Вскоре я поняла почему: тип имел привычку проводить пятерней по волосам, а поскольку в настоящее время питался дичью, руки не всегда успевал вытирать о салфетку, ну или забывал об этом.

Слева от меня оказался русский мужик примерно того же возраста, что и восточный. Рожу имел простую, этакого деревенского тракториста – несколько обветренную, загорелую, здоровую и чуток спитую, руки крепкие, пальцы сильные и грубые, сам оказался не худым, но и не полным, слегка накачанным, крепким, вот только волосы портили общее впечатление: когда-то светлые, они теперь стали грязно-белыми и частично вылезли. На шее я опять же углядела золотую цепь, правда, потоньше, чем у восточного типа, но у Тракториста из-под рубашки также выглядывал верх украшенного бриллиантами креста. Никаких перстней (ни золотых, ни вытатуированных) на пальцах у него не имелось, правда, я заметила небольшие, давно зажившие шрамы как раз на тех местах, где носят кольца (или татуировки), на трех пальцах.

Справа восседал холеный тип лет этак сорока пяти, с пузом, тремя подбородками, щеками, лоснящимися от жира, и одышкой, как у бегемота. Рубашка на пузе оказалась расстегнута, а ворот, в отличие от двух других – застегнут, там даже красовался галстук, правда, съехавший немного в сторону. Пухлые пальцы украшала печатка с бриллиантами, золотой браслет и «Ролекс». Этот тип мне чем-то напомнил разожравшуюся обезьяну. Для себя я назвала его Орангутаном.