Как иронично: правительство чужой страны пригласило меня для выступления, в то время как мое хранило гордое молчание.

Вплоть до недавнего времени стоявшее тогда у власти лейбористское правительство воспринимало меня как чирей на гладкой заднице министерского белого тела. Мои постоянные попытки подвигнуть их на какие-либо проявления гуманности и поддержки моим детям, кстати гражданам Австралии, встречали враждебность. Гарет Эванс, бывший министр иностранных дел, казалось, мало интересовался благополучием австралийцев, нуждавшихся в консульской поддержке. Все его внимание было обращено на манящую перспективу занять международный пост и покинуть политическую сцену Австралии. Тот факт, что он презирал меня и ненавидел высказанную в его адрес критику, внес немалый вклад в его несговорчивость.

Однако с прошедшими в 1997 году выборами в федеральные органы в политике Австралии произошли кардинальные перемены. Было создано новое либеральное (то есть консервативное) правительство во главе с Джоном Говардом. Через двадцать четыре часа после его утверждения во власти мне поступил телефонный звонок от Александра Доунера, нового министра иностранных дел. Он застал меня в машине, когда я возвращалась из сельской части Виктории, куда меня приглашали выступить, поэтому я съехала на обочину.

Он спросил, как, по моему мнению, его департамент и он лично могли помочь в деле похищения моих детей.

Сказать, что я была потрясена, – значит не сказать ничего о моем состоянии на тот момент. До этого сенатор Гарет Эванс всячески избегал любого прямого контакта со мной, а его позиция по отношению ко мне и моим детям со дня их похищения лишь вызывала мое негодование и распаляла наши далеко недружелюбные пикирования в средствах массовой информации. Я считала, что Эванс слишком надменен и недалек, чтобы снизойти до нас, простых смертных, поэтому личный звонок от нового министра оставил у меня ощущение какого-то астрального события. Мало того, Доунер перешел к обсуждению процедур и позиции своего департамента в вопросах, касающихся похищения детей и увоза их за границу, и консульской реакции на это преступление. Беседа продолжалась более двух часов и оставила меня в полном замешательстве, но с возродившейся надеждой. Может быть, другим родителям, столкнувшимся с эмоциональной, финансовой и юридической западней похищения детей, будет немного легче.

Кто знает, может быть, Александру Доунеру подсказали, что со мной проще совладать лаской и пряником, чем грубостью и кнутом. Тогда я буду менее язвительна по отношению к новоиспеченным политическим деятелям, обсуждая похищение Аддина и Шахиры. Я не была наивной, но в моем сердце всегда было место для надежды. Однако перемены во всемогущем Департаменте иностранных дел и торговли были заметны уже в течение первых недель, и за это я была им искренне благодарна.

Согласна, перемены были невелики, но, как говорится, скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается.

* * *

Работая со случаем трагического похищения в рамках сети «Пустые руки», я познакомилась ближе с Робертом Гамильтоном, главой Консульского отдела австралийского Департамента иностранных дел и торговли, позже ставшим нашим послом в Мексике. Дело касалось женщины и ее троих детей, которых ее бывший муж похитил и увез в одну из стран Ближнего Востока. Старшую дочь оставили в Австралии. Я пыталась установить связь с пропавшими мальчиками, но это оказалось непростой задачей. Прямо накануне Дня матери мы получили сообщение о том, что старший мальчик, шестнадцати лет от роду, сумел бежать из деревни, где их держали, пересечь сложную местность, добраться до столицы и наскрести достаточно денег, чтобы позвонить домой, в Мельбурн. Мать оказалась перед ужасным выбором: сделать все, чтобы немедленно доставить мальчика домой, или попросить его вернуться обратно в деревню, чтобы присмотреть за братьями, которые были намного его младше.

Если мать выбирала первый вариант, то у нее не оставалось бы никаких шансов разыскать младших детей, второй – она не увидела бы уже никого. У бедной женщины была агрессивная форма рака матки.

Она решила вернуть старшего мальчика домой, и я начала делать все необходимое для этого. Когда я позвонила Роберту Гамильтону и обратилась за советом, его ответ меня поразил. Он сказал, что при новом правительстве у него есть некоторая свобода действий. И он предпринял эти действия. Ранним утром он послал работников посольства забрать мальчика оттуда, где тот прятался, и перевезти в безопасное место, потому что его уже могла искать полиция по требованию отца. С помощью факса, посланного из моего офиса и подтверждающего личность мальчика, мистер Гамильтон оформил ему временные документы для покупки билета на самолет. Если бы он не был таким находчивым дипломатом, таким гуманным человеком, то обычным путем необходимые бумаги готовились бы не менее недели.

Представители консульства отвезли мальчика в аэропорт и не отходили от него до тех пор, пока он не взошел на борт самолета, который перенес его домой, в Австралию. На рассвете Дня матери мальчик вернулся в Мельбурн, а через полчаса после посадки самолета уже обнимал мать. Она умерла спустя сорок восемь часов.

Я сохраню в сердце безграничную благодарность Роберту Гамильтону, его состраданию и мастерству. Если бы не его вмешательство, то бюрократические проволочки лишили бы мать и сына малейших шансов на встречу. Его смелость и гуманность оказались как нельзя кстати.

Незадолго перед первым официальным государственным визитом нового премьер-министра за границу, в Малайзию, его представитель позвонил мне с новостью. Премьер-министр желал походатайствовать о моих детях в личной беседе с премьер-министром Малайзии Махатхиром Мохаммадом. Не было ли у меня возражений? Возражений?! Да я каждый день, прошедший со дня похищения моих детей, мечтала о том, чтобы мое правительство изменило отношение к своим гражданам!

Представитель премьера предложил мне, если у меня возникнет желание, собрать небольшую передачу с памятными вещицами, с тем чтобы мистер Говард передал ее премьер-министру Малайзии с просьбой отдать Аддину и Шахире.

Когда разговор был закончен, я разрыдалась. Наконец-то мое собственное правительство пожелало проявить сострадание к моим детям. Для этого понадобилось каких-то пять лет и смена политического климата в стране.

Я решила послать Аддину и Шахире коллаж из фотографий: моих, бабушки и других членов семьи и друзей, подписав на тот случай, если дети их уже не помнили. Я была уверена в том, что с тех пор, как детей увезли из дома, они не видели ни одной моей фотографии. Слишком давно они не ощущали моего прикосновения и не видели моей улыбки.

Окрыленная надеждой, я принялась за работу. Я так волновалась и как одержимая перекладывала кусочки коллажа до тех пор, пока каждый из них не занял свое место.

Мне было сказано, что премьер-министр не гнался за политическим резонансом своего поступка, как не ожидал от меня цветистой и благодарной лести в средствах массовой информации. Это просто был жест добросердечия одного родителя по отношению к другому.

За все время визита мистера Говарда я не находила себе места. Ни один журналист не смог выманить у меня хотя бы слова комментария о визите премьер-министра, потому что я понимала, как много было поставлено на карту. Оставшись наедине с собой, я кусала ногти и металась из угла в угол. Я могла думать только о том, что дети наконец-то получат хрупкое свидетельство того, что я борюсь за них и люблю их всем сердцем.