Он предпочел бы отреагировать на вызов, но Виктории нигде не было видно, и она явно не желала идти на сближение.

Но скоро она сама захочет этого, и уж тогда…

Откинув одеяло, он оделся и отправился на поиски гостьи. Вернее сказать, пошел ее выслеживать.

Держась за перила, он стал спускаться по главной лестнице в большой холл, где за одним из длинных столов сидел Томпсон, разложив перед собою десяток счетов.

Хейда, экономка, проверяла, насколько хорошо вычищены ложки, и если какая-нибудь не отвечала ее высоким требованиям, предъявляемым к чистоте, отшвыривала ее в сторону и время от времени что-то резко говорила трем служанкам, которые подметали пол, стирали пыль и чистили ламповые стекла.

В это время дня в замке было еще малолюдно, но среди слуг и родственников он не заметил Викторию.

Пропади пропадом эта женщина! Где ее черти носят?

Он спустился по лестнице — раздраженный и, более того, обеспокоенный. Он был не так глуп, чтобы ее недооценивать: она была слишком умна для женщины и могла ускользнуть из замка или, воспользовавшись своим обаянием, заставить кого-нибудь показать ей, где расположен выход. А там… что могло ждать ее в лесу, трудно было даже представить…

Томпсон поднялся из-за стола, приветствуя Рауля:

— Сэр, извините, что мы побеспокоили вас, но…

— Я отлично знаю, кто в этом виноват. Где мисс Кардифф?

— Она в кухне с детьми.

— С детьми? — переспросил Рауль.

— Дети учат ее морикадийскому языку, а она их — английскому… не говоря уже о прочих языках.

— Понятно, — сказал Рауль. Его раздражение усилилось. — И мы доверили детям охрану мисс Кардифф?

— У нее имеется доступ только в главный холл, — Томпсон жестом указал на лестницу, ведущую в кухню, — и во внутренний двор замка, где мужчины сейчас практикуются в стрельбе из лука. Я подумал, что оба этих обстоятельства остановят мисс Кардифф, если ей придет в голову сбежать.

Он говорил, как всегда, ровным, спокойным тоном, но Рауль сразу же понял, что его это отнюдь не радует.

— Ты прав, извини меня, — сказал Рауль, упрекнув себя за глупую мысль: Томпсон ни в чем не допускал безответственности, и именно он первым предложил схватить Викторию, чтобы она поменьше болтала.

— Конечно, сэр, — сказал Томпсон, которого не так-то легко было умаслить.

— К тому же с ней находится Амайя, — сказала Хейда, бесцеремонно подслушивавшая разговор. — Хотя мисс Кардифф от Амайи пока, кажется, не в восторге.

— Амайя? — переспросил Рауль. — Служанка из отеля? Та, которая первой сообщила об опасной болтовне мисс Кардифф?

— Та самая. Она мало чего умеет, но может работать служанкой у леди, поэтому я определила ее к мисс Кардифф. Но мисс Кардифф, судя по всему, ее недолюбливает.

Рауль удивленно приподнял бровь:

— Мисс Кардифф была груба?

— Нет, она была так вежлива, что чуть не заморозила бедную девчонку. — Хейда хохотнула. — Испугала ее до смерти.

Рауль усмехнулся:

— Могу себе представить, как она это сделала.

Молодая, хрупкая на вид женщина сильно хромала, и Рауль заказал для нее специальный ботинок, удлинявший левую ногу. Однако при всей своей видимой хрупкости Хейда отлично управляла домашним хозяйством и служанками. Как говорил ее муж, Хейда умела добиться послушания с помощью одних лишь слов.

Просперо был прав. Причем ей все всегда сходило с рук.

— Мужчины вышли в поле? — спросил Рауль.

— Наконец-то, — сердито проворчала Хейда. — После того как всю ночь спали как младенцы и храпели, словно ожиревшие медведи.

— Праздновали свое возвращение, не так ли? — улыбнулся ей Рауль.

— Да уж, в течение нескольких часов подряд. Можно было подумать, что они стерли с лица земли дом де Гиньяров, а не просто потыкали в него острой палкой.

— Это лишь начало, — усмехнулся Рауль.

Он спустился по лестнице в кухню, где докрасна раскалилась недавно установленная новая чугунная плита, а повар ругал своих двух помощников. В конце длинного стола для слуг сидела Виктория Кардифф. Справа возле нее стояла Амайя, вокруг них на полу — примерно дюжина ребятишек.

Рауль остановился в тени, наблюдая за Викторией.

На ней было платье из коричневой шерсти, чистое и выглаженное. Волосы ее — собраны в пучок на затылке.

Его губы дрогнули в улыбке. Видимо, пока он спал, она нашла время вымыться и переодеться. Должно быть, она чувствовала себя чрезвычайно грязной, если снизошла до того, чтобы воспользоваться его теплой водой и мылом. Как ей, наверное, неприятно, что ее заставили находиться в его доме!

А как бы ему хотелось присутствовать при купании и, поднимая ведро с теплой водой, обливать ее грудь, живот и бедра.

Сегодня вечером он начнет медленный процесс соблазнения, зная, что после этого у нее не будет выбора. Потому что в ее поцелуях он почувствовал скрытую пьянящую страсть… к нему.

Указав на тушу молодого бычка, вращающуюся на вертеле над огнем, Виктория произнесла по-английски:

— «Биф».

— «Биф», — повторили дети и громко закричали: — «Говядина»!

— «Говядина», — повторила Виктория и, указав на кастрюли, развешанные на медных крюках, произнесла: — «Пэн».

— «Пэн», — повторили дети и закричали: — «Сковорода»!

— «Сковорода», — повторила она. Заметив, что повар недобрым взглядом посматривает на детей, она сказала: — А вот и колдун, который сварил Ханса и Гретель.

Дети были явно озадачены.

— Мисс Кардифф, не позволите ли мне? — сказала Амайя.

— Да, Амайя. Только сначала переведи детям мою маленькую шутку.

Хейда была права. От холодного тона Виктории Амайя даже задрожала. Однако она все же повернулась к детям и принялась быстро переводить сказку о Хансе и Гретель на морикадийский язык.

Дети быстро уловили смысл и громко расхохотались, увидев, что повар сердито нахмурил брови.

Рауль вышел из тени.

— Молите Бога, мисс Кардифф, чтобы он не заявил о своем уходе. Хорошего повара трудно нанять, тем более что я не обещаю ни особой славы, ни больших денег, ни избранного общества, которое способно оценить ваши таланты, и вам, я уверен, придутся не по душе блюда, которые будут готовить наши доморощенные повара.

При звуке его голоса дети вскочили со своих мест и с улыбками потянулись к нему. Он подхватил на руки двоих самых маленьких, трехлетних близнецов, а остальные ребятишки — двое четырехлетних, двое пятилетних, один семилетний и двое восьмилетних — повисли на его ногах и руках.

Амайя присела в книксене, округлив глаза в благоговейном трепете.