Ее дочери по разным причинам не присутствовали на церемонии, к тому же царица не хотела, чтобы Тут переключил свое внимание на одну из них. Это представлялось мне невероятным, поскольку девочки и царица были похожи друг на друга, как крокодил и лебедь. Возможно, из‑за недостатка благочестия я в глубине души был этим доволен, так как был избавлен от неприкрытых заигрываний, которым, как мне показалось, Мерит научилась у своей сестры.

Нефертити главенствовала на Советах вместе со своим отцом Эйе, рядом с ними сидели Тут и я, хотя, конечно, всем здесь заправлял Эйе. Царица ограничивалась тем, что одобряла решения мудрого вельможи и принимала официальных посетителей из провинций Египта, Нубии и колоний, которые все больше отдалялись от нас, потому что были брошены на произвол судьбы. Это царица, вне всякого сомнения, умела делать очень хорошо, используя свою потрясающую харизму и растущую славу. Возвращение Тута отсрочило царское путешествие.

Иногда Эйе тактично передавал решение второстепенных вопросов Туту, чтобы тот не чувствовал свою никчемность, хотя трудно было не понять, что он занят тем же, что и я, – ничем.

Чтобы поддержать физическую форму, мы возобновили наши упражнения. Я продолжал по часу в день заниматься боевым искусством, и это меня совсем не утомляло. Мы совершали долгие путешествия по провинции, что воспринималось мною как освобождение, ведь прежде я был знаком только с тем, что находилось в пределах стен, которыми по повелению Эхнатона обнесли город.

Однако кое-что изменилось. После того как по приказу Тута наемные убийцы напали на меня, гордость не позволяла мне проигрывать, и победителем из наших схваток неизменно выходил я, и это бесило Тута.

– Хочешь, чтобы я по-прежнему обращался с тобой как с ребенком? – спрашивал я, чтобы его позлить. Это было нетрудно.

Его тело менялось, но не так, как мое. Унаследовав мускулатуру своего отца, я день ото дня наращивал силу. А вот бедняга Эхнатон передал своему сыну тщедушное тело и вечно мальчишеское лицо, хотя и со следами красоты матери, Тийи. И вместо того, чтобы благодарить бога за то, что он не унаследовал болезни отца (несмотря на легкую хромоту, его члены были соразмерными), Тут проклинал свою слабость, и это не способствовало смягчению его гордого, необузданного нрава.

Несмотря на молитвы, занятия и развлечения, характер Тута месяц от месяца становился все более едким, как плохое вино. Нефертити пребывала в унынии, потому что Тут снова начал ее преследовать.

Он больше не ходил в веселый дом. Сначала мы посылали к нему послушниц и жриц Амона, которые рады были разделить с ним ложе, но Тут выставлял их за дверь, мчался ко мне (чтобы за ним следить, мне пришлось опять перебраться во дворец), разъяренный, как гиппопотам, понося меня последними словами.

– Будь ты проклят! Больше не присылай ко мне женщин, вообразивших, что они ложатся в постель с божеством. Мне нужна настоящая женщина, а не те, что лежат без движения, словно проклятая статуя Хатхор.

И нам приходилось вновь идти в веселый дом в поисках женщины, которую мы могли бы привести во дворец, в спальню Тута.

Он был одержим женщинами, и в этом была моя вина. В тот день я не должен был позволить ему зайти в покои Нефертити, а также и в другие дни, когда он подглядывал за соитиями своего отца с прекраснейшей женщиной на свете.

Даже я нес на себе отпечаток этих образов (я спрашивал себя, не были ли преклонение и любовь, которые я испытывал к царице, следствием подсмотренных сцен). Я не мог быть фараоном ни по происхождению, ни по склонности, но бедняга Тут, снедаемый амбициями и сомнениями, был убежден, что женщины должны испытывать к нему как к принцу Египта и единственному наследнику трона ту же страсть, что Нефертити испытывала к Эхнатону, не думая о том, что супруги могли бы любить друг друга точно так же, даже будучи бедными крестьянами и живя в хижине из глины и тростника. Судя по всему, Тут вообще не понимал, что такое любовь. По-видимому, даже отцовскую любовь, которую дарил ему фараон, он воспринимал как проявление родительского долга.

Мне казалось, что Тут подозревал у себя наличие какого-то изъяна, из‑за которого женщины не могут дать ему то, что получал его уродливый и больной отец по меньшей мере от двух жен. Наверняка ему не приходило в голову (и никто не решался сказать ему об этом), что на самом деле он был еще ребенком и его душа и тело не были готовы к сложным отношениям с женщинами, а тем более к плотским утехам.

Однажды утром, после занятий, мы прогуливались по верхним террасам сада. Там было пустынно и уныло, потому что теперь мальчики за пределами дворца практиковались в исполнении обязанностей писцов и судей.

Когда мы молча шли по тропинке, за спиной у нас раздался звук чьих-то легких шагов, заставивший нас обернуться. Это была Анхесен, абсолютно обнаженная. В этом не было бы ничего удивительного, если бы не вихляющая походка и пылкие взоры.

– Привет, братишки!

Тут с любопытством оглядел принцессу с ног до головы, нисколько ее не смутив.

– Я тебе нравлюсь?

Принц расхохотался.

– Ты похожа на доступную женщину. Тебе это не идет, хотя, надо признаться, ты очень повзрослела.

Она тоже рассмеялась, глядя на меня. Ее глаза недобро блеснули.

– Я женщина. И может быть, получше тех, которых к тебе приводят и которых ты с криком выгоняешь.

Тут, перестав смеяться, вопросительно посмотрел на меня. Я пожал плечами. Я не имел к этому ни малейшего отношения. Мы снова посмотрели на Анхесен. Та беззастенчиво перебирала завитки у себя на лобке. Я должен был это прекратить.

– Хватит, Анхесен! Ты еще мала для подобных вещей. Ты не знаешь, что Тут делает с этими женщинами, так что не играй с огнем.

Она презрительно рассмеялась.

– Почему ты злишься на меня, Пи? Может, потому, что сам отказался от того, что я теперь предлагаю Туту? Может, тогда ты испугался, что не в состоянии дать мне то, что мне нужно? – Она передернула плечами. – Неудивительно, что ты боишься. Ты всего лишь придворный, сын военного. А Тут сможет, потому что в нем течет кровь фараонов. И хотя он пока не…

– Анхесен! Не позорь своего отца!

Она небрежно отмахнулась от меня. Мои упреки ее нисколько не задели, и я подумал, что у них с Тутом много общего. Раньше это мне в голову не приходило. В самом деле, Анхесен в считаные недели достигла уровня… уровня своего единокровного брата. Ее актерские способности были налицо. Она приблизилась ко мне, раскинув руки, словно собиралась простить мою провинность.

– Мой дорогой Пи, ты меня совсем не знаешь. Наш Тут бьет женщин, которые его недостойны, они не умеют доставить ему удовольствие, какое он хочет получить. – Она пристально посмотрела на него. – Меня он не станет бить, потому что я знаю, что ему надо, и сумею ему угодить. Мы оба понимаем, о чем речь… правда, Тут?

Она поигрывала своими маленькими сосками. Тут начал смотреть на нее с вожделением.