И Пантелей повел Трофима в небольшой свинарник, где молодые свиньи содержались по всем правилам ухода за ними.

— Это пробные свиньи, что значит — научные. От одной и той же матери я выращиваю поросят в неволе и на воле. В неволе свиньям я даю превыше всяких норм, всего вволю. А вольных свиней содержу главным образом на траве и на малой дешевой подкормке. Теперь сравни тех и этих. Эти жирны, да малы и рыхлы, как поповские дочери. И росту от них большого ждать нечего. А эти поджарые бегуны, — указал Пантелей на бегающих по выпасу наперегонки крупных поросят, — при всей их поджарости и теперь тянут тяжелее своих ровесников.

Не согласиться с Пантелеем было нельзя. В его доводах была какая-то правда. Особенно нравилось Трофиму, что при выращивании молодых свиней на выпасе они почти не нуждались в уходе. И если б еще пристроить поперек выпаса подвижную ленту с бункером для корма на одном ее конце и с обмывом водой на другом, тогда и один справится и с тысячью голов молодых свиней. Но какой огромный луг занимает выпас! Выгодно ли так использовать землю, на которой можно, наверное, вырастить корма не на одну тысячу голов?

Пантелей будто читал мысли Трофима и угадал, какой вопрос он хочет задать:

— Не прикидывай, господин фермер, не подсчитывай. Все прикинуто, все подсчитано. Осень свои цифры скажет, а новый год итог подобьет. Кто ищет, тот всегда найдет.

— Благодарствую на беседе. — Трофим приподнял свою легкую, из тонкой американской соломки, шляпу и покинул выпас.

XXX

Идя медленно опушкой березняка, тянущегося через верхний край выпаса, Трофим думал о Пантелее Дорохове, отец которого живал в работниках у его деда Трофима Дягилева. Он думал и о двадцатидвухлетней Гале, заведовавшей теплицами на первом участке. Они оба походили чем-то друг на друга. Галя показывала Трофиму длинные и невысокие теплицы-фонарики, по сути дела являвшиеся увеличенными до роста человека парниками, обогреваемыми теплом преющего навоза. В них высаживали рассаду, выращиваемую в зимних теплицах с центральным водяным отоплением. Казалось бы, находка невелика, а доходы огромные.

Галя, как и Пантелей, любовно объясняла прибыльность таких теплиц и привела даже цифры. Оказалось, что затраты на постройку теплицы-фонарика окупаются половиной ее урожая первого же года. И этому нельзя было не поверить, потому что Трофим видел, как плотники возводили основания для десяти новых теплиц, общая протяженность которых составит добрую милю.

Судя по одежде, Галя, как и Пантелей, не получает еще тех заработков, которых так хочет добиться Петрован через два года. Они не получают какого-то особого, выгодного процента за успехи в своей работе. Почему же тот и другой так привязаны к своему делу, будто выпас или теплицы принадлежат им?

Неужели все дело в сознании?

Неужели труд, как говорит Тудоев, становится радостью, и если это так, значит, и впрямь на свете рождается новое, неизвестное Трофиму чувство, которое приходит на смену сильнейшей из сил — собственности?

На ферме за ферму держится только тот, кому она принадлежит, но не те, кого нанимает фермер постоянными или сезонными рабочими. Те даже стараются сделать меньше и хуже. Им нет дела, скольких свиней откормит Трофим и как удешевит этот откорм. Об этом приходится думать только ему одному. А здесь думают все. И каждому работающему, даже свинарю, есть дело до того, сколько будет вложено в свинью и сколько выручено за нее.

Конечно, думают и нанятые люди. Но думание у них не трудовая радость, а служба. Повинность. Одни работают руками, другие — мозгами. Кто как умеет, тот так и ловчится.

Если взять, к примеру, Галю. Галя помимо колхозной конторы знает, что с квадратного метра она должна получить по плану шестнадцать килограммов огурцов, а добивается восемнадцати. А его рабочий заботится только о своей выгоде и уже в понедельник думает только о субботе, когда Трофим выплачивает заработанные деньги.

Рассуждая так, он дошел до Большой Чищи, где давным-давно охотился с шомполкой, подаренной дедом. И здесь тоже трудились Гали, Пантелей, подрастающие Дуровы, Сметанины.

Он слышал об осушении Большой Чищи, но не допускал, что из нее можно сделать пахотную землю. А теперь он увидел черно-коричневые полосы вспаханной земли. Увидел и стал прикидывать эту ширь на корма и на коровьи головы, которые может прокормить Большая Чища.

Не верилось. Неужели опытный глаз обманывал Трофима? Нет, Трофим не ошибался. Это было неслыханное богатство, которое уже в будущем году скажется большими доходами.

Увлекшись подсчетами, Трофим и не заметил, что трактор, ревущий на всю Чищу, подымающий непаханую землю, пашет без тракториста. Он протер глаза, потом посмотрел, прикрывая глаза обеими руками от яркого солнца, и увидел, что тракториста нет.

Уж не начало ли это помешательства?.. Не повреждение ли мозгов, сотрясаемых со дня приезда сюда? Он закрыл глаза. Постоял. Обмахнулся платком. Прочитал «Отче наш» и снова посмотрел на трактор, который успел повернуться и шел обратно. Тракториста не было. Трофиму стало как-то не по себе в безлюдной равнине, о которой в старые годы рассказывалось всякое. Но тут он услышал:

— Не срабатывает. Виляет! Ого-о!.. Давай ко мне!

Голос принадлежал худощавому парню в майке и в засаленных штанах, расположившемуся в тени кустов. Крикнув, парень стремительно бросился к трактору, потерявшему управление. С другой стороны вспаханного поля бежал второй парень и кричал:

— Я сам! Я сам!

Вскоре трактор был пойман и остановлен. Трофим заметил в кустах аппарат, напоминающий радиоприемник. Когда молодые люди вернулись, он их спросил:

— Как, прошу покорно прощения, это следует понимать?

Им, видимо, было не до вопросов. У них что-то не ладилось. Поэтому худощавый парень в майке раздраженно ответил:

— Не видите разве, что мы пробуем управлять трактором по радио?..

Трофим решил больше не спрашивать и опять подумал о Гале, о Пантелее и снова стал сравнивать незнакомых ему парней со своими наемными пахарями. Это были тоже другие, совсем другие люди.

Не дожидаясь, пока они наладят свой аппарат, управляющий трактором, Трофим пошел дальше по дороге, ведущей в Дальнюю Шутёму.

XXXI

По этой дороге хаживал Трофим на тайные свидания с Даруней. Тогда здесь было куда глуше. А теперь бегают мотоциклеты…

Трофим посторонился, услышав позади себя шум. Уступил дорогу. С ним раскланялся, притормозив мотоциклет, спешащий куда-то главный механик Андрей Логинов.

— Далеко ли, государь мой? — спросил Трофим.

— Да так, — смутившись, ответил Логинов, — по делам.

Тут Трофим вспомнил разговор брата и Логинова о Кате, о купленном