Бахрушин и Елена Сергеевна одобрительно захохотали. А Тейнер стал показывать снимки, сделанные им на Митягином выпасе.

— Я нахожу ее живописной и в эти годы, — сказал он, положив на стол цветной снимок, на котором Дарья Степановна стояла в окне дома Агафьи вместе с маленьким внуком. — Не находите ли вы, Петр Терентьевич, что таким же мальчиком рос его дед?

— Да, — подтвердил Бахрушин. — Сергунька очень похож на Трофима, когда тот был маленьким. Поэтому-то и не нужно, чтобы Трофим видел его. Бахрушин, тяжело вздохнув, положил руку на плечо Тейнеру и негромко сказал: — Вы хороший человек, Джон Тейнер. Мне всегда нравится делать для вас самое приятное. И я очень хочу, чтобы ваша книжка была похожа на вас. Книги ведь всегда похожи на тех, кто их сочиняет. Только прошу извинить: завтра Дарьи не будет на Митягином выпасе.

— Это очень жаль, Петр Терентьевич.

— Что делать, но я не могу в угоду вашей книге заставлять волноваться немолодую женщину и вынуждать ее объяснять своим внукам, что, как и почему… Вы чуткий человек, Джон Тейнер, и вам должно быть понятно, что такие встречи не доставляют радости.

Тейнер согласился с Петром Терентьевичем, но, оставаясь верным себе, повторил:

— Это очень жалко. — И добавил: — Пропадает такой сюжет…

XXXIV

Теперь о Дарье Степановне и Кате.

Любви Кати хотя и не суждено развязаться на этих страницах, заканчивающихся поздней осенью тысяча девятьсот пятьдесят девятого года, но мы все заранее знаем, как будет счастлива Катя с Андреем Логиновым. Она будет так счастлива, что даже хочется, говоря словами Тудоевой, «забежать вперед солнышка» и представить себе свадьбу этой пары.

Свадьба, конечно, будет происходить на Ленивом увале, в отстроенном к тому времени селе Бахрушино и, конечно, в доме Дарьи Степановны. Дом у нее будет веселым, с большими окнами, на улице Мира, которая уже застолблена и разбита на участки.

На свадьбе, конечно, будет посаженым отцом Петр Терентьевич. Тудоиха непременно придумает к Катиной свадьбе веселую сказку о том, как прилетал белый лебедь на Тихое озеро высматривать лебедушку… Или, может быть, сказку о третьей и последней молодости Дарьи Степановны, цветшей собой, цветшей дочерью и зацветшей теперь молодостью своей внучки. Эта сказка, кстати говоря, уже бродит у нее в голове, и кое-что Тудоиха пробовала рассказывать своим знакомым…

Регистрировать брак они, наверно, поедут на своем «Москвиче». Не зря же Андрей Логинов завел сберегательную книжку.

Свадьбу, конечно, назначат весной, когда распустится черемуха. Ее букеты ах как украсят белое платье невесты! А оно будет белым и длинным. Это же венчальное платье, а не плясовое. Материя уже куплена Дарьей Степановной. Может быть, она и поторопилась с покупкой, но ведь как знать: будут ли через два года вырабатывать такие шелка? А если и будут, то их могут завезти в другие города. Ищи тогда. Ведь все же знают, как иногда наши «торги» разнаряживают товары. Именно что разнаряживают. Как много отвратительных слов появилось в нашем языке за последнее время! Но не будем останавливаться на этом…

Катя и Андрей, конечно, будут жить вместе с Дарьей Степановной. Не оставлять же ее одну. Это все решено, хотя об этом никто пока не обмолвился ни единым словом. Но везде ли нужны слова? О том, что у Кати родится дочь, тоже никто ничего не говорил, однако никому не придет в голову, что эту девочку могут назвать иначе, как Даруней.

Дарья Степановна, думая о внучке, заново переживает прошлое. Она знает, что Катя и Андрей не расплещут чувства уважения друг к другу. Они не поторопятся, как это было с Дарьей. Дарья все-таки не разглядела своего Трофима. Она, конечно, может оправдывать себя временем, уровнем жизни, даже политической отсталостью, но от этого не становится легче на ее душе.

Ее первая любовь, разумеется, чистая и светлая, как любовь Кати к Андрею, теперь, почернев, стала пятном в ее жизни. Пусть в этом никто ее не упрекает и не упрекнет, но разве дело в упреках? Дарья же не знает, как все это оценивает самый близкий к ней человек — Катя. Ведь даже очень откровенные люди всегда что-то недосказывают друг другу. Причиной этому бывает любовь, жалость, или желание не касаться больного, или даже простая вежливость.

Катя никогда не разговаривала с бабушкой о Трофиме. Это было хорошо и плохо. Ведь она уже большая, и Дарье хотелось поделиться с нею своими переживаниями.

Но как? Оправдываться перед внучкой? В чем? Виниться тоже не в чем. А какая-то виноватость налицо. Пусть эта виноватость чем-то похожа на сметанинскую: Сметанин, вступая в партию, чувствовал себя виноватым в том, что его отец был псаломщиком. Но Сметанин, как и все, не мог выбирать родителей. Другое дело — выбор мужа или жены…

Дарье наконец надоело разговаривать самой с собой, и она решила поговорить с Катей. Та и другая в это время, коротая часы, просовывали в бутылки — на маринад — первые мелкие рыжики, «гривеннички», и слушали, как надоедливо жужжат под новым сосновым потолком несносные мухи, затеявшие какую-то веселую и шумную игру.

— Когда только унесет его из Бахрушей? — начала Дарья.

Катя, досадуя на вынужденную разлуку с Андреем, впервые сказала бабушке то, что думала о ней и Трофиме:

— Бабушка, когда бы он ни уехал в Америку, он никогда не оставит тебя в покое, если ты будешь избегать встречи с ним.

— А зачем нужна встреча? Для пересудов?

— Нет, бабушка. Для того, чтобы их прекратить. Для того, чтобы все — и он, и ты в том числе — знали, что нам нечего и не от кого прятать… А прятать на самом деле нечего. Андрюша правильно говорит: отношения нельзя выяснить, если их не выясняешь.

— Нет у нас с ним никаких больше отношений.

— Нет, бабушка, есть. Вражда. Обида. Ненависть. Даже твой отъезд — это тоже отношения.

— Учишь бабку?

— Что ты! Отвечаю. Ты ведь давно хотела знать, как я думаю об этом. Ну, правда же давно?

Дарья привлекла к себе Катю, прижала ее голову к своей груди и сказала:

— Да… Давно. Ты судишь хорошо. Только бывают такие отношения, которые выяснять и не надо. Потому что начнешь выяснять, а из этого получатся новые отношения… Ведь я же все-таки, Катя, любила его. Представь себя на моем месте, а на его — Андрея.

— Это нельзя представить, бабушка. Но если б… Даже сейчас, когда я с