С его лица исчезла гримаса ненависти и горечи. Лицо разгладилось. Он по-прежнему был жалок, но уже не отвратителен.

– Да, – задумчиво проговорил он. – Как это ни странно, но еще полвека назад я был вполне на это способен. Половину своего века, – уточнил он. Потом обернулся к Юле. – Выпить есть?

– Нет, – с искренним огорчением ответила она. – Но есть деньги. – И Юля вытащила из кошелька двести фунтов и положила их на столик возле обшарпанного дивана.

Сэр Патрик не обиделся, сгреб их в карман и прежним тоном проговорил:

– Знаете, перемены происходят как-то незаметно. Просто в один прекрасный день ты подходишь к зеркалу и видишь там совершенно другого человека, и этим человеком оказываешься ты сам. – Сэр Патрик взмахнул рукой, словно представляя сам себя. – И ничего с этим уже не поделать, приходится лишь продолжать катиться дальше. Ты уже не спускаешься по ступеням, а съезжаешь по перилам и только надеешься, что когда достигнешь дна, то наконец-то уже умрешь. – Он невесело усмехнулся.

Повисла тишина, которую Юля не решалась нарушить, чтобы не обидеть стоящего перед ней раздавленного временем, сдавшегося человека.

– Ну, так что вам наболтали в деревне? – нарушил молчание сэр Патрик слегка насмешливым, но незлым тоном.

– Мне сказали, что у вас был роман со второй женой Ника.

– Лили? – его лицо разгладилось. – Вряд ли это можно назвать романом.

– Как вы могли переспать с женой друга? – спросила его неприятно удивленная Юлия.

– Да бросьте, вас не это интересует. Вас интересует, как кто-то мог предпочесть Нику меня, – отмахнулся он от идиотского комментария, ошарашив Юлю своей прозорливостью. – Никто и не предпочитал. Знаете, я больше никогда не встречал людей, настолько лишенных каких-либо духовных запросов. Только физиология. Лили ничего не интересовало, кроме радостей плоти. Секс, вино, еда, наркотики. Конечно, только легкие. Жить ей ужасно нравилось, и сдохнуть раньше времени она не собиралась. Она и за Ника выскочила лишь потому, что знала его еще до смерти Кейт.

– Кейт – это его первая жена, мать Адама?

– Да, после ее гибели он лет десять был словно мертвый. Не представляю, как Лили удалось затащить Ника к алтарю. Может, соврала, что беременна? Пожалуй, это могло бы сработать, – пожал он плечами. – Но ей ужасно этого хотелось. Пока была жива Кейт, в поместье каждый день был праздником. Музыка, гости, вольные нравы, в духе хиппи. Но все это было каким-то чистым, возвышенным. Для Кейт на первом месте была душа, а для Лили – плоть. И она себе ни в чем не отказывала. У Ника не было ко мне претензий. К тому же он спал и видел, как бы избавиться от Лили. Думаю, он даже был благодарен мне, точнее, моей покойной жене, за грандиозный скандал, который вышел, когда она нас застукала. Это дало ему веский повод попрощаться с женушкой. К тому же он сам крутил роман с ее родной сестрицей. Розмари была намного тоньше, порядочнее сестры. Ник общался с ней и после развода. У них завязалось что-то вроде дружбы. Даже после ее отъезда в Америку они какое-то время поддерживали связь.

– Розмари – это мать Стива Янга?

– Да.

– А как скоро после развода сестры она уехала в Америку?

– Все произошло очень быстро. Лили успела подцепить своего толстосума чуть не на ступенях зала суда во время развода. Он польстился на титул. Дочь герцога! Плюс ей светило в ближайшем будущем неплохое наследство. Розмари уехала вслед за ней.

Юля задумалась.

– Хотите взглянуть на нас тогдашних? – вдруг предложил сэр Патрик.

– Да.

Сэр Патрик в каком-то непривычном возбуждении вышел, оставив Юлю одну в пустом полутемном зале. Его шаги почти сразу стихли, легкий скрип половиц замер, словно поглощенный ватной упругой тишиной, царящей в доме. Юля стало жутковато. Ей вдруг почудилось, что старый дом сжимается вокруг нее. Три этажа, десятки комнат, окутанные тьмой, наполненные безжизненной пустотой, вдруг словно ожили, преображая мертвый забытый мир в призрачную зыбь воспоминаний. В этих стенах на протяжении шести веков род Аннандейлов рождался, жил, умирал. Сюда они приводили своих жен, здесь рождались их дети. В этих стенах радовались, ненавидели, любили. Наверняка здесь водится парочка семейных привидений. Эти стены пропитаны чувствами, эмоциями, мыслями своих обитателей, чье многоликое прошлое сошлось в одной точке. Точке жалкой, раздавленной, сломленной, сэре Патрике, последнем маркизе Аннандейле. Весь блеск, все величие, все амбиции, слава и богатство старинного рода обратились в прах. Стоит ли так суетиться?

Юля вздохнула, стряхивая с себя витавшие в воздухе призраки старого дома.

На пороге почти бесшумно появился сэр Патрик, держа в руках несколько альбомов в дорогих кожаных переплетах.

– Берта увлекалась фотографией. Моя жена, – пояснил он, видя Юлино недоумение.

Они сели рядом на диван, и сэр Патрик, наскоро перелистав несколько альбомов, открыл один, положив его Юле на колени.

– Вот, это было незадолго до рождения Адама. Шестьдесят второй год.

На фото сидела компания человек пятнадцать, не меньше. Они сидели прямо на траве на фоне Гарта. Ник был узнаваем сразу. Высокий, с длинными волосами, стройный, атлетически сложенный в какой-то балахонистой цветастой рубахе, бусах и амулетах, он почти не изменился. Только выражение лица более, Юля не сразу подобрала слово, беззаботное? Безмятежное? Нет. Пожалуй, такое выражение лица могло бы быть у ангела, присутствующего при рождении новой жизни. Светлое, совершенно лишеное отрицательных эмоций, словно он их никогда и не знал. Только радость, счастье и вселенская любовь. Такое же выражение было на лице стоящей рядом с ним невысокой худенькой девушки, нежно обнимающей свой округлившийся животик. Ее нельзя было назвать красавицей, но она очаровывала. Нежное, почти детское лицо светилось даже на этой старой фотографии. Длинные светлые волосы, небелокурые, но скорее светло-русые, рассыпались по плечам. Свободное длинное платье, множество украшений. Они вдвоем стояли позади гостей, устроившихся на траве у их ног.

– Это Берта, – показал сэр Патрик на крупную блондинку с правого края. Крепкая, атлетически сложенная, она наверняка была выше своего супруга. Даже на этой фотографии сэр Патрик смотрелся изящнее, мельче своей супруги. Неудивительно тогда, что она его поколачивала. Мельком взглянув на Берту, Юля уставилась на лицо молодого маркиза Аннандейла.

В этом самодовольном, холеном молодом человеке, с выражением вселенской скуки на лице, было почти невозможно узнать опустившегося, обрюзгшего старика, сидящего рядом с ней на диване. Сэр Патрик был тонкокостным, утонченным, даже изысканным. В дорогих брюках, легкой рубашке и модельных ботинках, он сильно отличался от своих друзей и соседей. Уложенные волосы, надменный взгляд. Он был совершенно другим человеком.

– Хорош? – спросил сэр Патрик со скрытой гордостью.

Юле не нравилось выражение, застывшее на лице самодовольного хлыща на фотографии, но она согласно кивнула. Сэр Патрик стал называть имена незнакомых Юле людей, изображенных на фото, давая краткие комментарии, но ей это было неинтересно. Она оживилась, лишь когда он вернулся обратно к семье Ника.