— Вот посмотрите, что пишет "Дармштедтер альгемейне"! Эта статья послужила решающим толчком для Бурхарда и Кнёра. "Как телеграфирует Лернер, горный инженер Мёлльман с двумя немецкими горняками за четырнадцать дней проложил штольню длиной около пятнадцати метров и добыл за это время пятьдесят тонн легко воспламеняющегося, пригодного для котельных топок и кузнечных горнов угля. По завершении экспериментов, проведенных на борту "Гельголанда", корабль на добытом угле отправился в Тромсё. Всего Лернером возведено два больших жилых дома, из которых один, расположенный у Южной гавани, уже достроен. Для второго дома в районе Угольной бухты был заложен фундамент. Кроме двух домов строится склад для хранения угля вместимостыо около тысячи тонн, который не позднее восьмого августа будет готов к эксплуатации, а также четыре подсобных домика, два из которых готовы, а два еще строятся. Ввиду предстоящей зимовки окончательное решение по поводу начатого строительства будет принято к середине августа".

— От кого идут эти сведения? — задал вопрос Лернер, и ему показалось, будто он слышит собственный голос откуда-то издалека. Голова закружилась. Испугавшись, что сейчас упадет, он вцепился в гнутые подлокотники с такой силой, с какой не хватался за них даже при сильнейшей качке.

— То, что здесь написано, я сама составила на основе ваших сообщений, — ответила госпожа Ганхауз, деловито возвращая газетную статью в папку с остальными бумагами.

— Но я никогда не утверждал ничего подобного! — раздался вопль, прорезавший царство молчания.

К счастью, еще никто в это время не начинал шахматную партию, иначе служитель прекратил бы эту конференцию, просто вышвырнув членов Медвежьеостровского консорциума за дверь.

Госпожа Ганхауз высоко вздернула брови:

— Насколько мне помнится, вы же сообщали о закладке первого камня в районе Южной гавани!

Теодор Лернер уже оправился от панического ужаса, который охватил его в первый момент, и с негодованием обрушился на госпожу Ганхауз: какие дома! Они с Мёлльманом только отмерили участки под строительство. Да всякий, кто видел "Гельголанд", сразу поймет, что на нем невозможно привезти строительный лес для двух домов и четырех подсобок! И не прокладывал Мёлльман никаких десятиметровых штолен в скале! Он с трудом отыскал место, где раньше копали инженеры Германского морского рыболовного флота, и там — можно сказать, голыми руками — набрал кусочков угля, но ни о каких пятидесяти тоннах и речи быть не может. Нет, это же надо так исказить достоверные сообщения! Да это же фальсификация! Мошенничество!

— Мошенничество?! — Госпожа Ганхауз выразила резкий протест против такого слова. Мошенничество — это, мол, не ее стиль! — Разделим наш дальнейший разговор на два этапа. Сначала вы успокаиваетесь. Затем я объясню вам свою тактику.

Задумывался ли Лернер о том, что конкретного он привез с собой из экспедиции? Ровным счетом ничего, если исходить из голых фактов. "Соответствующие сооружения", которые могло бы взять под свою защиту государство, так и не построены. Зато внимание всего мира теперь привлечено к Медвежьему острову. Бурхард и Кнёр и кто угодно еще могут теперь, не спросясь у Лернера, отправиться на Медвежий остров и начать там стройку, тогда им и карты в руки. Так что, мол, вы уж поймите: для того чтобы раздобыть деньги на обустройство Медвежьего острова, необходимо было создать впечатление, что там уже что-то построено. Зачем Бурхарду и Кнёру и господину Отто Валю принимать в партнеры какого-то господина Лернера, который ничего не может предъявить на Медвежьем острове? Да с какой стати им это делать? И разве Лернер не замерил участок? Разве не заложил первый камень? Чем закладной камень хуже построенного дома? И разве все дальнейшее развитие событий не определяется тем, что надвигается зима? И велика ли вероятность того, что Бурхард и Кнёр направят на Медвежий остров своих представителей, чтобы наводить справки, сколько домов там построено?

— Так что прекратите эти вопли! — резко бросила госпожа Ганхауз. — Я вам поставила на ноги самую что ни на есть солидную компанию. Рядом с этими господами не стыдно выступать перед публикой. Бурхард и Кнёр еще медлят с тем, чтобы внести свою квоту, а вот господин Отто Валь собирается уже на той неделе предоставить в распоряжение компании двадцать тысяч марок. Даже ваш кузен, директор горнорудного предприятия господин Нейкирх, которого мне, особенно ввиду его званий, очень хотелось бы залучить в нашу компанию, подумывает о том, чтобы присоединиться. А ваш брат Фердинанд предоставил в мое распоряжение двенадцать тысяч марок.

— Вы попросили взаймы у Фердинанда? — Лернером вновь овладел ужас.

— А на что нам иначе жить? В конце концов, мы же несем издержки! А то, что экспедиция оплачена "Берлинским городским вестником", никого не касается.

— Ну а что дальше?

— Теперь у нас есть капитал, чтобы заняться поисками. Такая замечательная компания! Да на нее очень скоро должен найтись покупатель!

Госпожа Ганхауз отправилась на вокзал. На время предстоящего короткого путешествия она одолжила у Теодора Лернера сумку, которую сейчас нес за ней Александр.

— Я рассчитываю, что в мое отсутствие вы будете за ним немножко приглядывать, — сказала она, коснувшись мягкой рукой с остро отточенными, отполированными ногтями его локтя.

Лернера не слишком радовало это поручение. Все, что напоминало семейные узы, было ему глубоко противно. Начиная с собственных родственников. Навестить брата Фердинанда стало после его женитьбы делом невозможным. Не то чтобы Изольда ему не нравилась, но в качестве невестки, и матери, и хозяйки братнего дома она приводила его в ужас. Чем выше достигнутый статус, тем реже он служит к украшению своего носителя. Добродушная, простоватая Изольда после посвящения в материнский сан невероятно заважничала, а Фердинанд принимал это как должное. Погостив в доме брата, Теодор уезжал оттуда с ощущением какой-то липкости, от которой можно отделаться только с помощью ритуального омовения, столовой погружась в воду. Кроме того, с Фердинандом стало совершенно невозможно вести деловые разговоры. "У меня семья" — буквально так и было сказано в его письме к Теодору. Теперь он требовал только отчетов о достигнутых успехах и то и дело осведомлялся "о судьбе своих двенадцати тысяч марок", которые госпожа Ганхауз выманила у него, несмотря на его сопротивление, распалив его алчность обещанием необыкновенно высоких процентов. Теодор подозревал, что сие капиталовложение было сделано без ведома Изольды. Этот секрет, очевидно, был для Теодора спасением, чем-то вроде маленького фетиша, который служил доказательством, что он по-прежнему свободный человек, и Теодор готов был сделать все от него зависящее, чтобы поддержать Фердинанда в этом мнении. Пожалуй, в таких обстоятельствах моральный долг перед братом требует от него не возвращать этих денег!

Похоже, госпоже Ганхауз вообще чужды всяческие сантименты, связанные с родственными отношениями. Если она выпячивала перед посторонними свою материнскую роль, то всегда только из деловых соображений, — это было частью коммерческого плана.