Хаммерсмите, или где-то еще, но слышала, что это в Кенсингтоне. Впустившая меня женщина, которой я адресовала свои вопросы, засмеялась над этим и сказала:

— Ах, да я не вчера родилась!

Я повторила:

— Где я и что мне делать?

Она велела мне «страшивать» и сказала, что раньше она уже это слышала.

Видимо, мне следует сказать вам, прежде чем я продолжу, — объяснила мне девушка, — что «страшивать» означало «спрашивать» или «выяснять».

И тогда дверь открылась, и из комнаты, которая показалась мне гостиной, вышла старуха.

— Входи, дорогуша, — воскликнула она, — и присядь.

Я последовала за ней в комнату. Она вытащила бутылку джина и, спросив меня, не выпью ли я капельку чего-нибудь крепкого, налила мне немного, и я была слишком напугана, чтобы отказаться. Она сказала:

— Я люблю быть веселой сама и когда другие тоже веселы. Сейчас я преуспеваю. Я уже не та, что была когда-то. Но я же говорю, что люблю быть веселой, и я всегда веселая. Знаешь, старая скрипка играет самую лучшую музыку. Рынок полон, моя дорогая, — добавила она, подталкивая ко мне стакан с джином. — Ах, думаю, еще нет! Еще слишком рано, вот так. Я рада, что ты заглянула сюда. Я много раз замечала твое личико, но думала, что ты одна из девочек Лотти и не захочешь пройти так далеко по улице, хотя почему одно место должно быть лучше другого — этого я точно не понимаю.

— На самом деле вы, вероятно, ошибаетесь, — перебила ее я. — Я в Лондоне чужая, всего три дня здесь. Дело в том, что я заплутала сегодня вечером и, увидев вашу открытую дверь, подумала, что могу зайти и спросить дорогу.

Пока я все это говорила, старуха внимательно слушала. Казалось, она впитывает каждое мое слово, и ее лицо совершенно изменилось.

— Что ж, детка, — продолжила она. — Я рада, что ты пришла в мой дом. Ты должна меня извинить за то, что я приняла тебя за кого-то другого, но ты так похожа на одну девушку, которую я знаю, на Полли Гей, что я не могла не принять тебя за нее. Где ты живешь?

Я сказала ей, что живу у своей тети на Банк-плейс.

— Да что ты! — воскликнула она. — Что ж, это большая удача, ей-богу, удача. Теперь меня еще больше радует то, что ты пришла в мое заведение — я хочу сказать, в мой дом, — потому что очень хорошо знаю твою тетушку. Мы с ней большие приятельницы, хотя я не виделась с ней… шесть месяцев будет в следующее Рождество. Она прихворнула, да? Ах, это погода или что-то в этом роде; все мы иногда болеем. Так что же с ней? Грипп? Ох, упаси нас бог от гриппа! Ну, ты останешься у меня на ночь, ты же так далеко от дома. Не говори «нет»; ты должна остаться, моя дорогая, и завтра рано утром мы отправимся к твоей тете. Она будет рада меня увидеть, я знаю. Она всегда любила своих старых друзей.

Сначала я возражала и отказывалась, но в конце концов уступила ее уговорам, полностью поверив в то, что она мне говорила. Она завела речь о моем отце, сказала, что не имела удовольствия знать его лично, но часто слышала о нем и надеется, что с ним все в порядке. Через некоторое время поинтересовалась, не устала ли я, и сказала, что покажет мне комнату наверху, где мне будет очень удобно спать. Когда я разделась и уже лежала в постели, она принесла мне стакан джина, который назвала «стаканчиком на ночь», и сказала, что он пойдет мне на пользу. Я выпила джин, подчиняясь ее настойчивости, и вскоре крепко заснула. В «стаканчик на ночь» было явно что-то подмешано, и, пока пребывала в бесчувственном состоянии, я была обесчещена. На следующий день я была ужасно слаба и плохо себя чувствовала, но мне не нужно говорить вам, что последовало за этим. Мои мольбы и просьбы были бесполезны, и через несколько дней я стала рабой этой женщины и остаюсь ею и по сей день, хотя, так как у нее имеется не один такой дом, а несколько, меня время от времени переводят из одного в другой. Причина этого проста. Предположим, у хозяина борделя есть дом в Сент-Джеймсе и дом на Портленд-плейс. Когда я становлюсь известной завсегдатаям дома в Сент-Джеймсе, меня отправляют как новенькую на Портленд-плейс, ну, и так далее».

Если бы было место для рассуждений о содержателях борделей, не думаю, что я мог бы дать о них лучшее представление, чем дает этот рассказ. Их характерными чертами являются эгоизм и алчность в сочетании с беспринципностью и самым наглым бесстыдством.

Соглядатаи за «переодетыми квартирантками»

Раньше я уже рассказывал о «переодетых квартирантках», а теперь перехожу к тем женщинам, которых нанимают содержатели борделей, где живут такие проститутки, чтобы эти женщины следили за ними, когда те выходят на улицу для «ловли» клиентов. Их немного. Их можно увидеть только на Стрэнде и около Национальной галереи. Этот вид порока сильно преувеличивают люди с живым воображением. Он мог бы приобрести и больший размах, но в настоящее время его масштабы сильно уменьшились. Эти женщины следят за переодетыми в приличное платье проститутками по разным причинам, о которых я уже упоминал. Чтобы внести ясность и поставить все в должной последовательности, я прошу извинить за краткое их перечисление. Если бы за проститутками не присматривали, они могли бы, во-первых, скрыться со всем гардеробом и украшениями, которые на них надеты. От них они, разумеется, быстро избавятся, продав еврею, предложившему самую высокую цену, затем снимут жилье и начнут жить самостоятельно. Эти несчастные проститутки, которые переодеваются в выдаваемое им платье, совершенно не знают английского закона. Если бы они были лучше знакомы с его положениями, то хорошо знали бы, что у содержателя борделя нет права требовать с них деньги за питание или одежду, так как если он смог бы доказать что-то, то это носило бы безнравственный характер и, следовательно, выглядело бы некрасиво перед законом. Но бедняжки считают, что они полностью находятся во власти негодяя, и не смеют двинуть ни рукой, ни ногой или заявить права на свои волосы. Были известны случаи, когда владельцы борделей отрезали волосы своих квартиранток, когда они отрастали длинными, и продавали их, если они были густыми и красивыми, за тридцать шиллингов и за два фунта.

Из этой категории известна проститутка, которая разгуливает по Стрэнду каждый вечер с девяти часов