— Слухи — они и есть слухи. А какие есть тому документальные свидетельства?

— Когда я работал в Лэнгли, то уже тогда в Пентагоне существовал план применения атомного оружия против вашей страны. Он назывался Dropshot — «Дропшот». За это я ручаюсь!

— Мерзавцы! Негодяи! Неужели им мало одной войны?!! — негодовал Матвеев.

— Выходит, мало. После смерти Сталина в Вашингтоне, видимо, посчитали, что настал момент, чтобы покончить с вами.

— Гитлер тоже так считал. Чем это для него закончилось, хорошо известно.

— К сожалению, Иван, прошлая война ничему не учит.

— Поучим! Да так, что запомнят не на один век! — отрезал Устинов и продолжил опрос:

— Генри, а что тебе известно о содержании плана «Дропшот»?

— Немного. Только то, что после того, как начнется военный конфликт с одним из сателлитов СССР в Восточной Европе, будет применено атомное оружие. В качестве целей выбраны Москва, Ленинград, Челябинск и другие крупные города.

— И такой локальный конфликт зреет в Берлине? — предположил Матвеев.

— Все идет к тому, — подтвердил Фридерикус и сообщил: — В настоящее время ЦРУ и СИС приступили к выполнению своей части плана Dropshot — «Дропшот».

— В какой форме и как?

— Со вчерашнего дня в Восточный Берлин внедрены группы провокаторов.

— Сколько их, и кто в них входит?

— Не меньше двух десятков. Костяк составляют бывшие эсэсовцы, члены антисоветских организаций: НТС, Восточного бюро и Союза немецкой молодежи. Они вооружены стрелковым оружием.

— Какова их задача?

— Спровоцировать участников забастовки на массовые беспорядки.

— Той, что проходила на Сталиналле?

— Да.

— Вряд ли это удастся. В забастовке участвовало меньше тысячи человек, и они уже разошлись по домам, — усомнился Устинов.

— Иван, все очень серьезно! Очень! Завтра их будут десятки тысяч! — горячился Фридерикус.

— Ты хочешь сказать, их поддержат провокаторы из Западного Берлина?

— Да! Да! Со вчерашнего дня ведется формирование штурмовых отрядов. Они комплектуются бывшими нацистами, действующими немецкими полицейскими и безработными. За участие в погромах и в беспорядках их участникам обещано по 75 марок, безработным — два пособия по безработице, пострадавшим — лечение в клиниках.

— Ну негодяи! Ну негодяи! И когда этот сброд бросят на Восточный Берлин?

— Все зависит от развития ситуации. Обозначен крайний срок, 16 июня. И еще, это касается Джона Краузе. О нем я уже сообщал.

— Да, помню. Матерый зверюга, специалист в области диверсий и терактов.

— Так вот, в лагере особого назначения он уже больше недели занимается подготовкой спецгруппы.

— Для проведения диверсий? Где? Когда?! — торопил с ответом Устинов.

— Не знаю. Информация по группе строго засекречена. А мои отношения с Краузе не располагают к откровенности.

— Но группа — она же не иголка в стоге сена! Кто-то что-то сказал. Кто-то что-то видел. Должен же быть какой-то след. Его надо найти! Надо, Генри!

— Я постараюсь.

— Только будь осторожен.

— О’кей.

— Следующую встречу проводим по ситуации. Условный сигнал, как обычно, на остановке, — предложил Устинов.

— О’кей, — согласился Фридерикус и, отказавшись от кофе, поспешил на выход.

Устинов, проводив его до двери, возвратился в комнату и не находил себе места. Информация агента требовала немедленных действий. С трудом высидев положенные инструкцией по конспирации пятнадцать минут и убедившись в отсутствии слежки, Устинов покинул явочную квартиру, через запасной выход вышел на улицу и поспешил в управление.

Время было позднее. На месте находились только дежурная служба и охрана. Вид Устинова говорил сам за себя. Дежурный по управлению не стал задавать лишних вопросов и направил посыльного на квартиру начальника — Николая Железникова. Тот не заставил себя ждать. Вместе с генералом Устинов поднялся в кабинет и доложил информацию, представленную Фридерикусом. Она заставила Железникова забыть о сне. Он распорядился немедленно подготовить шифровку в Москву.

Глубокой ночью с грифом «Особой важности» и пометкой «Только лично» она была направлена на имя начальника 3-го управления (военная контрразведка) МВД СССР генерал-полковника Сергея Гоглидзе. Утром ее расшифровка лежала у него на столе. Через несколько минут с содержанием спецсообщения Железникова ознакомился первый заместитель Председателя Совета министров СССР, Министр внутренних дел СССР, всесильный Лаврентий Берия. Он оказался перед сложным выбором. В те дни его борьба с Первым секретарем ЦК КПСС Никитой Хрущевым за власть над партией и огромной страной обострилась до предела и грозила перерасти в вооруженное противостояние. Поэтому, ограничившись общими указаниями: «товарищу Гоглидзе обеспечить непрерывный контроль за оперативной обстановкой в ГДР и не допустить массовых беспорядков», Берия сосредоточился на схватке с Хрущевым.

Тем временем события в далеком Берлине развивались по тому сценарию, о котором предупреждал Фридерикус. С каждым часом они приобретали все более угрожающий характер для властей Восточного Берлина.

13 июня забастовку строителей со Сталиналле поддержали на ряде других столичных предприятий. Функционеры правящей в ГДР партии СЕПГ по-прежнему вяло реагировали на происходящее. Зато в западных секторах Берлина не дремали. Десятки антисоветских организаций, пригретых западными службами, ждали только повода, чтобы, спустя несколько месяцев после смерти Сталина, проверить твердость политической воли новых советских вождей и испытать на прочность созданную им гигантскую империю. По замыслу организаторов, «восстание в Восточном Берлине» должно было разбить вдребезги «рекламную витрину» системы социализма — ГДР — и доказать его несостоятельность.

В течение 13–14 июня митинги в Восточном Берлине продолжались и приобретали все более массовый характер. Пока их участники не шли дальше требований об отмене постановления правительства ГДР «О повышении норм выработки строительным рабочим на 10 %». Премьер-министр Гротеволь и партийные функционеры горкома СЕПГ Восточного Берлина отреагировали на них пустым решением: «О проведении утром 16 июня разъяснительной работы среди рабочих».

Наступивший пасмурный, но теплый день не предвещал бурных событий. Несколько мелких краж и хулиганств, произошедших за ночь в Восточном Берлине, вполне укладывались в рамки дежурной полицейской статистики. На улицы, как обычно, первыми вышли дворники, заработало метро, открылись магазины, к проходным заводов потянулись рабочие. Лишь на Сталиналле и Фридрихсхайне толпы строителей, как растревоженный пчелиный рой, гудели у проходных и с нетерпением ждали ответа власти на свои требования. Городское и высшее руководство СЕПГ продолжали хранить гробовое молчание. МГБ и Народная полиция по-прежнему выжидали и не решались производить аресты и задержания активистов рабочего движения.