– Горнист! Сигнал – атака катапульт!!!

Экипажи дромонов, лишившись наварха (впрочем, он ведь мог спастись в море, как и мы) и занятые отражением атаки ладей Асхара, прекратили всякие попытки маневрирования и замерли на месте, поливая суда касогов «греческим огнем» и обстреливая их из катапульт. Тем самым они превратились в отличные мишени, и вскоре помимо двух уже горевших кораблей – всего двух! – весело занялись еще четверо. А девять уцелевших набравших ход либурн продолжили смертельный обстрел…

Я обратил внимание, что, хотя море вокруг византийского флота превратилось в огромную огненную лужу, сами греческие суда довольно долго не загорались. В крайнем случае занимались снасти, и только тогда огонь перекидывался на свернутые косые паруса, мачты, а после и на палубы. Лишь сейчас огонь, лизавший борта судов, начал всерьез им вредить – хотя при попаданиях наших снарядов дромоны вспыхивали в считаные мгновения!

Увы, я слишком поздно узнал, что византийцы для защиты от собственной химической смеси используют войлок или воловьи шкуры, пропитанные уксусом. Либурны-то Калинник ими покрыл, но оборудовать подобной защитой ладьи касогов у нас не было ни времени, ни, что более важно, средств. Зато ромеи использовали защиту по максимуму и, даже когда шкуры начинали гореть, просто срывали их с бортов, даря своим кораблям лишние минуты жизни. Однако теперь греческие моряки будут вынуждены прорываться – или принять смерть в собственном огне…

Мои либурны продолжили набирать ход, бешено обстреливая противника из катапульт. Загорелось еще три дромона при потере нами всего одного корабля. Однако начав движение первым, наш флагман чересчур сильно вырвался вперед – и сквозь узкий проход в бушующем пламени к либурне устремился византийский панфил!

Греческое судно, уже набравшее ход, несется наперерез, заходя с левого борта. Опасно склонен надводный бивень-шпирон, способный протаранить нас, уже вполне различима угрожающе оскаленная львиная голова, венчающая сифон. Если он дотянется до нас, погибнем все, помощи ждать сейчас неоткуда…

– Артиллеристы, попробуйте достать его! Кормчий, сумеем уйти?

Жилистый и сухой грек с уже тронутыми сединой кудрями зло прокричал, коверкая древнерусские слова:

– Сейчас нет! Слишком быстро идут – у них попутный ветер!

– Тогда разворачивай корабль навстречу!

Я окинул взглядом экипаж либурны, словно впервые увидел окружающих нас людей. Увы, лучших абордажников из варягов и новгородцев мы перевели на собственные панфилы. Но помимо моих соратников с флагмана спаслось всего три человека – причем только один дурак, подобно мне, сохранил доспех. Остальные члены команды – это два десятка лучников, гребцы да сам кормчий, больше половины из них херсонские греки. Увы, я не слишком полагаюсь на них в бою. Остается десяток варягов и полтора десятка тмутараканских русов, злобно взирающих на приближающийся греческий корабль, словно бойцовские псы. Ну, эти точно не подведут!

– Княже…

Ростислав, напряженно вглядывающийся в приближающийся панфил и крепко стиснувший рукоять харалужного клинка, обернулся ко мне.

– Нам потребуется каждый меч.

Побратим свирепо и как-то злорадно ухмыльнулся:

– Ну хоть чем-то пригожусь! И, Андрей, флотом командовал ты, не спорю. Но схватку на корабле поведу я!

Что же, мне осталось лишь послушно поклониться…

Артиллеристы, отчаянно метавшие последние зажигательные снаряды, ни разу не попали – кормчий врага настоящий виртуоз, и перед каждым нашим броском он умудрялся чуть развернуть корабль. К слову, в этом нет ничего сверхъестественного – специальный дозорный располагался на носу панфила и кричал по готовности нашей катапульты к стрельбе. Этого оказалось достаточно, чтобы суетящиеся, не способные сдержать нарастающий страх греки промазали пять раз подряд. Впрочем, наш кормчий также выполнял свой маневр, сумев развернуть либурну навстречу византийцам – стрелять было действительно непросто. Расчет же вражеской катапульты промолчал – видимо, закончились снаряды.

– Братья! Нас меньше, так атакуем же первыми и сломим дух ромеев! Мертвые срама не имут, а кто уцелеет, будет до смерти ходить в моей личной дружине! Бей!

– Бей!!!

Рев трех десятков глоток бойцов абордажной команды раздался над палубой, вторя боевому кличу вождя. Между тем Ростислав, бросив очередной взгляд в сторону приближающегося панфила, зычно закричал:

– Щиты приготовить! Стрелами – бей!

Стоящие на носу воины послушно вскинули луки, и в этот же миг с византийского корабля взмыли в воздух десятки стрел. Я едва успел поднять свой щит, а вот наши застрельщики только-только спустили с тетивы свои смертельные снаряды, как в их плотную кучу врезались вражеские стрелы. Едва ли не половина воинов, пронзенные ими, дико вскричав, попадали на палубу, досталось и гребцам. Одна с чудовищной силой врезалась в мою защиту, едва не пробив дерево!

– Приготовились к атаке! Лучники, прячьтесь за бортами, воины – стена щитов!

Вскоре в центре палубы сформировался прямоугольник, со всех сторон укрытый круглыми щитами. Византийцы вновь и вновь отправляли стрелы в смертоносный полет, но те лишь ранили нескольких гребцов, да одного воина – настолько плотно мы сомкнули края защиты! Но вот корабли поравнялись, предварительно спрятав весла, – и в тот же миг в воздух с панфила взвились десятки абордажных крючьев.

– Как только притянут нас, атакуем клином! Андрей… – Ростилав помялся, но лучше моей кандидатуры (все же и броня, и харалужный клинок, и чекан из «небесного металла») действительно не сыскать. – Идешь на острие.

– Ясно! Радей и Георгий, держитесь рядом с князем!

Мои бездоспешные богатыри лишь согласно склонили головы, и в этот миг византийцы потянули за канаты «кошек», притягивая к себе либурну.

– Лучники, приготовились! Воины – бей!!!

– А-а-а!!!

Я бросился вперед, но уже на границе между судами тяжелый встречный толчок щит в щит отбросил меня назад – и я едва успел закрыться от свалившегося сверху, чуть изогнутого клинка-парамериона. Мощный удар разрубил топорище и пробил стальную окантовку защиты в пяти сантиметрах от головы. Но прежде чем противник освободил оружие, я присел на колени и с силой вонзил заостренный обрубок древка в бедро ниже кольчужной юбки. Византиец взревел от боли, и ударом щит в щит я опрокинул его назад, одновременно выхватив меч.

Движение, освободившее клинок из ножен, продолжилось атакой, встречной вражескому клинку. Харалуг свободно перерубил парамерион византийца, лишив его оружия, а обратное его движение пробило стальной шлем у виска врага. Свалив его, я все же сумел перейти борт корабля, принимая очередной удар на щит и яростно коля в ответ…

Едва ли мы устояли бы в этой рубке. Византийских воинов, набранных из какой-то регулярной тагмы (судя по доспехам и вооружению, а также выучке и яростному напору), оказалось чуть ли не вдвое больше. Не помогли нам и лучники, перебитые токсотами противника в первые же мгновения перестрелки. И лишь немного потеснив ромеев на борту панфила, мы завязли в их массе, начавшей к тому же всерьез давить навстречу. Вскоре на борту панфила нас осталось всего четверо против десятка бойцов врага – остальные потеснили русско-варяжскую дружину, и рубка теперь пошла на борту либурны.