Вместе с тем перечисление народов все же соотносится с их географическим размещением: русь и чудь сидят на Варяжском (Балтийском) море; «вси языци» живут на Волге (меря, мурома, мордва) и севернее до угры — уральских угров; затем перечень «поворачивает» назад к Балтике — балт-ским народам, начиная с литвы (характерный для средневековья хорографический принцип описания «по кругу»). В этом «круге» отсутствуют славяне, и сторонники исконно славянской руси готовы утверждать, что русь и представляет здесь славян — последующее ее размещение среди варягов есть нелепая вставка редактора-«норманиста». Проблему разрешает обращение к контексту летописи: летописное повествование о словенах (праславянах) на Дунае (в Иллирике) и руси на Варяжском море рядом с чудью предшествует рассказу о расселении славянских племен. Словене еще пребывают на «дунайской прародине», поэтому место между прибалтийской чудью и верхневолжской мерей (будущими участниками призвания варягов) «пустует», словене и кривичи еще не пришли на север Восточной Европы.

Следующая задача летописца, подчиненная «заглавной» цели, — выяснить «откуда есть пошла Русская земля» и указать место руси уже среди славянских народов. Для этого ему нужно было перейти от статичного географического описания, где славяне помещены рядом с Иллириком, далеко от Руси, к «историческому» расселению славян от Дуная. Поэтому вслед за этногенетической частью («Афетова колена»), содержащей проанализированные списки народов Европы, где славяне не упомянуты, вводится мотив вавилонского столпотворения (основанный на «Хронографе», включавшем фрагменты ветхозаветного апокрифа «Малое бытие») и рассеяния народов, среди них — словен, которые «по мнозҍхъ времянҍх» сели на Дунае (космографическое введение не знает абсолютных дат), «где есть ныне Угорьска земля и Болгарьска». «И от тех словен разидошася по земле и прозвашася имены своими, где седше на котором месте», — завершает летописец цитатой из «Таблицы народов» этот пассаж (ПВЛ. С. 8).

Начинается список с сидящих на реке «Марава» и прозвавшихся морава, ведь к ним была направлена миссия Кирилла и Мефодия. Далее географическое описание расселения совмещается с этногенетическим: ср. о западных славянах — «и от тех ляхов прозвашася поляне (польские поляне. — В. П.), ляхове друзии лутичи, ини мазовшане, ини поморяне (далее «от ляхов» производятся и восточнославянские племена радимичей и вятичей. — В. П.)… Тако же и ти словене пришедше и седоша по Днепру и нарекошася поляне, а друзии древляне» — и т. д. о дреговичах, полочанах, словенах новгородских, северянах на Десне.

Далее снова говорится о киевских полянах (характерный повтор), в рассказ о которых вставлено повествование о пути «из варяг в греки» (описание пути начинается с упоминания Киевских гор) и об апостоле Андрее. Затем говорится об основании Киева, «племенных» княжениях восточных славян и расселении иных «языков». Эту информацию и подытоживает летописец, вводя упоминание Руси, но не в этногенетическом смысле (так как в этом смысле русь у него — варяжская), а в географическом, государственном: «Се бо токмо словҍнескъ языкъ в Руси: поляне, деревляне, ноугородьци, полочане[70], дреговичи, сҍверъ, бужане /…/, велыняне. А се суть инии языци, иже дань дають Руси: чюдь, меря, мурома» и т. д. (ПВЛ. С. 10) (см. рис. 8). Все эти изыскания помещены во вводной космографической части «Повести временных лет», не разбитой на погодные записи: так традиционно начинались средневековые хронографы и раннеисторические описания вообще. Собственно историческая часть начинается с даты (начало царствования императора Михаила — 852 г.), которую летописец вычислил (правда, неточно — см. комментарий ПВЛ. С. 395–396), опираясь на первое упоминание руси в Хронике Амартола.

Но «дунайская» история славян не прерывается в космографической части летописи, а имеет непосредственное и до сих пор обескураживающее исследователей продолжение в части датированной. Рассказав о призвании руси — варяжских князей (862 г.) и захвате Олегом Киева (882 г.), летописец возвращается под 898 г. (!) к судьбам «словен» на Дунае (см. главу VI).

Расселение славян происходило в VI–X вв. в столкновениях с франками (летописными волохами) на Западе, греками (византийцами) на Балканах и степняками (гуннами, аварами, болгарами, хазарами, венграми), идущими с Востока. Естественными путями их расселения, отмеченными летописью, были реки — главные дороги в лесной зоне Центральной и Восточной Европы. Это была земледельческая колонизация, и даже города, включая Новгород и Киев, возникали на полях (Киев — в земле полян, что «в поли сҍдяху»; ПВЛ. С. 16) — расчищенных от леса и распаханных пространствах (следы пахоты обнаруживаются во время археологических раскопок). Освоение Восточной Европы славянами-пахарями предопределило историческое и культурное развитие региона.

В последнее десятилетие много было сделано для исследования процессов расселения славян в Восточной Европе — процессов, связанных с той земледельческой колонизацией[71], без которой немыслимо становление государства. Пути этой колонизации были различными, о чем свидетельствуют как археологические культуры — культуры длинных курганов и сопок на севере Восточной Европы, культуры «Прага — Корчак», пеньковская и «производные» от них на юге (см. главу I).

В фольклорной памяти русского крестьянства былинный пахарь Микула Селянинович, тезка самого популярного русского святого — Николы, сильнее князя-чародея Вольги и его дружины, ему подвластна сила Матери сырой земли. Богатырскими пахарями в славянском фольклоре считались не только представители трудового сословия, крестьяне — богатырской пахотой занимались и первые святые русские князья начала XI в. Борис и Глеб. В украинском предании они выковали первый плуг, в который заковали чудовищного Змея и пропахали на нем Змиевы валы — так именовались древние укрепления в лесостепной зоне[72].