На следующий день Нильс попросил Али передать белому старику свою курицу.

* * *

По окончании контракта Нильс вернулся в Швецию вполне состоятельным человеком. Для шведа работа за рубежом всегда означала высокую зарплату и льготный тариф налогообложения. На часть заработанных денег Нильс первым делом купил квартиру в Старом городе, недалеко от дома своего детства.

Мать по-прежнему держала шляпный салон, но из практикующей модистки она незаметно превратилась в полумузейную достопримечательность. У нее начала мелко дрожать голова, газета с заметкой о Коко Шанель на стеклянной двери пожелтела, и текст почти не читался. Это был предпоследний экземпляр. Абсолютно последний хранился в альбоме со старыми хрупкими фотографиями.

Шляпки окончательно утратили популярность. Утвердившиеся в своей самостоятельности шведские девушки предпочитали стиль уни-секс и готовили скоропостижное картофельное пюре из порошка. В неслыханных масштабах распространилась пластиковая посуда. Впрочем, экологи уже забили по этому поводу тревогу.

По настоятельной рекомендации руководства Нильс прослушал курс менеджмента на строительном факультете Высшей Королевской политехнической школы. После окончания учебы ему предложили должность заместителя начальника сектора реставрации. Конечно, за несколько лет, проведенных в Ливии, Нильс Сундин мог подзабыть технику восстановления и консервации зданий, но зато он приобрел солидный опыт практической работы за границей, который вскоре мог оказаться весьма полезным – концерн вел переговоры с Советским Союзом, где предполагалось реставрировать здание старейшей гостиницы в самом центре Ленинграда.

Однажды поздно вечером Нильс случайно оказался в районе Восточного моста. Отсюда открывалась панорама новостроек Рикнебю, дешевого квартала с однотипными многоэтажными домами, в которых жили главным образом «черноголовые» – то есть иммигранты. В невидимых в темноте зданиях горели окна. Щедро и неровно разбросанные огни напомнили Нильсу низкие яркие звезды в небе над Сахарой.

Время от времени он приезжал к Восточному мосту. Подолгу смотрел на далекий чужой свет и вспоминал свою нелепую курицу, которая давала ему ощущение того, что в каменной пещере кто-то его ждет. Что кто-то сторожит ту шаткую веревочную лестницу, по которой он спустился в этот непросто устроенный мир.

Ливийские звезды добавили загадочности в его синий взор. Врожденная чайка-морщинка на лбу стала более драматической. Несмотря на всю свою независимость, видя Нильса, девушки млели.

Однажды он чуть не женился. Ее звали Сесилия, она была похожа на Мерлин Монро. После университета ее взяли в концерн архитектором и сразу же дали персональный объект. Она была очень способной.

Нильс пригласил ее на обед к маме. «С такой внешностью можно и без шляпки», – примирительно шепнула ему Марта и мелко-мелко, по осеннему, затрясла головой. Ему казалось, что он наконец по-настоящему влюблен. Они объявили о помолвке, Нильс пригласил невесту на уикэнд в Париж. Она согласилась, но заявила, что заплатит за себя сама. Архитекторы прилично получали, а Сесилия стремилась к браку на равных.

В Париже они гуляли по набережной Сены, ходили в Лувр, сидели в крошечных ресторанчиках. Она рассказывала ему что-то о рококо, барокко и псевдоготике. Он смотрел на нее и улыбался.

Вернувшись в Стокгольм, на пути из аэропорта они проезжали Восточный мост. В самой середине моста Нильс затормозил.

– Почему ты остановился? Здесь нельзя останавливаться. У тебя что-нибудь сломалось? – обеспокоенно спрашивала Сесилия, выходя вслед за Нильсом из машины. Оперевшись о перила, Нильс смотрел в сторону Ринкебю.

– Что это значит? – снова спросила Сесилия.

– Ничего, – ответил Нильс, – обычные многоквартирные дома. Просто ночью, в темноте, когда в них загораются окна, они становятся похожи на небо в Сахаре…

Сесилия выдержала глубокую паузу, а потом вздохнула и произнесла на едином дыхании:

– Знаешь, Нильс, мне кажется, нам нужно подумать, прежде чем принимать окончательное решение. Я мирилась с твоими странностями. С тем, что ты ставишь туфли не так, как нормальные люди, а стоймя, впритык к стене – якобы никак не можешь привыкнуть к тому, что в Швеции нет скорпионов! Мирилась с тем, что дома у моих родителей ты всегда стучишь хлебом о стол, стряхивая воображаемых насекомых. А мне потом приходится два часа убеждать маму, что ты вовсе не имел в виду, что у них в доме водятся тараканы! Мирилась с тем, что ты не ешь цыплят и не веришь, что мой любимый арбуз не соленый, а сладкий! Да-да, я помню, что в твоей Ливии, чтобы сохранить арбузы от жары, их зарывали в прибрежный песок и они становились солеными. Но здесь не Ливия! Здесь Швеция! Здесь сладкие арбузы!!!

Нильс молчал, Сесилия распалялась сильнее и сильнее.

– Мы были в Париже, я рассказывала тебе о том, что мне интересно, чему я решила посвятить свою жизнь – и видела, что тебя это совершенно не волнует! Это читалось по твоему лицу! А теперь ты привозишь меня сюда и предлагаешь любоваться окнами каких-то халуп, в которых живут одни «кебабы»!..

В нескольких метрах от них стоял телефон-автомат. Нильс медленно направился к нему, набрал короткий номер и попросил такси подобрать пассажира на Восточном мосту. Потом сел в машину и уехал.

* * *

Через две недели концерн подписал контракт на реставрацию старейшей ленинградской гостиницы. Впервые за время, прошедшее после возвращения из Ливии, Нильс внятно обрадовался. Потом попытался произвести инвентаризацию своих знаний о России. Вспомнил, что когда-то там правил царь и устраивались роскошные балы. Царя свергли какие-то местные Каддафи, собиравшиеся строить рай для рабочих, но у них ничего не получилось. Еще он знал, что в центре Москвы есть Красная площадь. А в центре Триполи – Зеленая. Вспомнил, что несколько лет назад ливийцы очень гордились «проектом 48» – покупкой у русских завода по производству автомата Калашникова…

Подумав, что в Ливии ему очень мешало незнание языка, Нильс отправился в книжный магазин, купил словарь и учебник русского, который назывался «Тройка». Пришел домой, открыл первый урок. Буквы выглядели непросто – хоть в них и не было этих мудреных мусульманских кружев. Часа два Нильс заучивал алфавит.

От кого-то когда-то он слышал, что у славян загадочная душа, совершенно непонятная европейцу. Потом вспомнил, что по-шведски слова «славянин» и «раб» звучат почти одинаково.

«Интересно, может, у русских «раб» звучит так же, как «швед»? Он раскрыл шведско-русскую часть словаря и нашел нужную страницу:

slav I – en, er – славянин

slav II – en, ar – раб.

Сверившись на всякий случай с русским алфавитом и его транскрипцией, Нильс прочитал второе значение: «rab». Получалось почти arab. Вот как! А шведы? Он снова ракрыл словарь:

svensk – en, ar – швед.

«Schved» – почти бегло прочитал Нильс и полез в русско-шведский раздел.

швед – м svensk 2. – Было написано там. И никаких других значений. Правда перед «шведом» шла: