— Я — леди Барбаретта, урожденная Рориконская, владею замком Фармотье, вокруг которого образовался город. И чувствую за него ответственность, потому я здесь.

— Леди Барбарелла? — переспросил я.

— Барбаретта, ваша светлость!

Я отмахнулся.

— Да ладно, все равно из древних варваров, видно по имени. Наверно, можно сокращенно — Барби?.. Нет? Ну ладно, пусть Барбаретта, нам все равно, не в имени женском дело…

Сэр Вайтхолд ошарашенно переспросил:

— В чем-чем?

— Не в имени, — повторил я раздельно. — А в чем, сами разбирайтесь. Что вам, сэр Вайтхолд, все время что-то непристойное чудится? Вот захватим их город, сами прочувствуете, в чем. Так что вы хотите, леди Барбаретта?

Она сказала с некоторым вызовом:

— Ваша светлость, мы не можем принести присягу, мы уже связаны ею с нашим законным королем!

Я грозно нахмурился.

— Леди, я демократ, считаю людей равными перед Господом, потому не буду делать вам поблажки, как слабой и тупой женщине, вы не слабая и не тупая, это видно, я такой, и сквозь одежду вижу. Ну, не в буквальном смысле, не надо закрываться лапками, я в возвышенном, одухотворенном, я ж такой из себя весь, потому скажу честно… с какой стати буду позволять снабжение города противника продовольствием?

Она сказала резко:

— Из гуманности.

Я изумился.

— Я похож на гуманиста?.. Правда? Ну, пусть даже вы проницательно рассмотрели мою глубинную суть, задавленную мирскими обстоятельствами… но грубые законы войны, леди! Надо выбирать, я или меня… При всем своем врожденном гуманизме я не обязательно дурак, я такой же прагматик, как и Его Величество Гиллеберд, к которому питаю величайшее уважение и даже вроде бы почтение, как к достойному противнику, который научил меня плевать на все, что думает иначе. Он бы пропустил обоз во вражеский лагерь?

Она сказала быстро:

— Вы можете приехать и убедиться, в нашем городе нет войск!

— А что там?

— Только мастерские, — заверила она, — кожевенные, дубильные, красильни, шорники… Еще целая улица бронников, а так только жилые дома, где живут ремесленники, ничего больше!

— Как насчет оружейников?

— Три цеха…

Я подумал, кивнул сэру Каспару.

— Три цеха — это хорошо. Возьмите небольшой отряд для личной безопасности и езжайте с этими отцами города. Пусть остаются верными Гиллеберду, идеология ничто перед экономическим давлением, но если поимеем какую-то пользу от их мастерских, то… посмотрим, посмотрим. Может быть, и пропустим. Если в городе будут наши люди.

Она отшатнулась.

— Что-о?.. Сдать вам город?

— Нет, — заверил я, — город останется вашим. Но мы можем заключить временное перемирие. Ну как после битвы, когда на поле сражения те и другие собирают раненых, в это время нельзя обнажать оружие, а обязаны даже помогать друг другу.

Она готовилась возражать, урожденная Рориконская, владеет замком Фармотье, аристократка, как не возражать, возражать надо, однако глава городского совета, что явно поднялся из простолюдинов, сказал быстро:

— Ваша светлость!

— Да?

Он поклонился:

— Мы принимаем условия перемирия!

— Вот и отлично, — заверил я. — Политика политикой, а экономика экономикой, верно?

Он посмотрел на меня, на леди Барбаретту, вздохнул. Я вскочил в седло, Пес взыграл и ринулся к воротам. Сэр Вайтхолд ухватил Зайчика под уздцы и, демонстрируя бодрость и сноровку, бегом провел нас до самых ворот королевского сада.

— А город, — сказал он вдруг, совсем не запыхавшись, — все-таки надо захватить… Теперь я в этом уверен. Она что, правит одна?..

— В отсутствие мужа, — уточнил я. — А муж вполне мог сложить голову рядом с герцогом Ярдширским, в Армландии или от рук рыцарей Фальстронга.

— Такова наша судьба, — согласился сэр Вайтхолд.

— Потому, — объяснил я очевидное, — так часто видим женщин во главе хозяйства.

Зайчик вырвался за ворота, как стриж на волю из тесной клетки, грива стелется по ветру, пышный хвост горизонтально земле. Свежий ветер ударил в лицо, а впереди нас понесся тугой ком из крепких жил и мускулов, заскользил над землей, как тень орла, помчался изо всех сил, стараясь оторваться от нас, чтобы потом хвастаться победой.

Зайчик норовил напрямик, кому нужны эти смешные извилистые дороги, но я придержал, сказал наставительно, что если хотим понять этих глупых существ, что воюют против нас, таких замечательных, то должны и ходить их тропами…

Он негодующе фыркнул, я пояснил терпеливо, что это знание для того, чтобы на их тропах ставить им ловушки и засады, а зачем еще? Это он понял, одобрительно фыркнул.

Пес мчится впереди, скорость на этот раз всего лишь карьерная, для кого-то это предел, для нас чуть ли не шагом, дважды проскакивали мимо сел, а один раз пришлось сбросить скорость, чтобы не затоптать крестьян посреди поля.

Вооруженные вилами, косами и дрекольем, они азартно галдели и тыкали в сторону соседнего поля пальцами.

Я остановил коня, спросил державно:

— Из-за чего, а?.. А как это понимать?

Ко мне повернулись, лица посветлели, в глазах надежда, вряд ли кто знает, кто на кого напал и с кем война, просто видят рыцаря на коне, а рыцари — это защитники, для того они и учатся владеть оружием, а не пахать и сеять.

— Ваша милость, — загалдели вразнобой, — вон тама вепрь лютый прибёг снова!.. Поля топчет, жрет, гадит, землю роет… Не столько сожрет, как вытопчет…

— А еще он, — выкрикнул кто-то из дальних рядов, — катается!

— Как это катается? — изумился я.

— А так, — объяснили мне, — с боку на бок, когда совсем уже обожрется! Только что песни не поет.

— Веселый у вас вепрь, — согласился я. — И чего вы его не?..

Мне закричали снова хором, но вразнобой:

— Дык он здоровенный, как бык!.. Шкура толстая, убить никак, сети рвет, ловчие ямы чувствует, не попадается!.. А всех, кто выходит с оружием, покалечит, ваша милость!

Я огляделся с седла.

— Где он, говорите?

Все начали тыкать пальцами в сторону поля, где в самом деле высокая пшеница полегла длинными полосами.

— Вон там эта сволочь, ваша милость!

Я сказал бодро:

— От нас не уйдет. Бобик, ищи, но в драку не лезь. Сейчас посмотрим, что у вас тут за поросенок резвится…

Мужики заволновались, один выкрикнул с надрывом:

— Да уж, ваша милость, защитите нас!..