едем на машине передохнуть денек на природе в нескольких десятках километров западнее Челябинска. Я восхищаюсь южноуральским пейзажем, кромкой Уральских гор на горизонте. Игорь любуется, кивает и молчит. Ему трудно объяснить мне, какие чувства охватывают при виде Альп.

* * *

– Как жаль, что в Челябинске совсем не осталось старого центра, – сокрушается Игорь. – Уничтожили всю дореволюционную архитектурную субстанцию, город беспорядочно застраивается, утрачиваются важные детали, последние элементы красоты. Знаешь, если бы я что-то и собирал из старых вещиц, то это были бы замки, дверные ручки и прочие скобяные изделия.

Замечание Игоря вводит меня в ступор. Я напрягаю мозги и прилагаю усилия, чтобы представить себе разнообразие замков. Много позже у нас дома появился огромный столетний павловский замок с ключом, похожим одновременно на штопор и пилу: от массивного металлического кольца луковичной формы идет стержень с зубьями. Но и тогда моя «женская» фантазия не могла мысленно создать и десятка вариантов навесных замков: получались лишь разноразмерные амбарные.

Представить себе небанальные дверные ручки было чуть проще. Сразу вспоминались театры, университеты и библиотеки с отполированными тысячами рук массивными ручками на огромных дверях. Наверняка много интересных дверных ручек должно было встретиться в Москве и Санкт-Петербурге, но в делах и в общей панораме улиц и зданий я как-то не обращала на них особого внимания. Чтобы вернуть внутреннюю гармонию, мне приходилось объяснять себе, что мужчина может мечтать о коллекции плоскогубцев, отверток или даже гвоздей. Однако Игорь, как человек хорошо образованный, тонкий, музыкальный, пишущий, путешествующий и внимательный к деталям, все же плохо увязывался со скобяными изделиями. Тут я ощущала «слепое пятно».

Шли годы. Я с замиранием сердца фотографировала дверные ручки в Париже, Риме, Базеле, Тюбингене, Венеции и Флоренции. Словно собирала коллекцию скобяных товаров.

И еще: в родном городе я возмущаюсь скудным выбором и дороговизной сыров.

* * *

Мы выходим из самолета, движемся по «кишке» в здание аэропорта, впереди нас ждет последний формальный рубеж – очередь на паспортном контроле. С этого момента я становлюсь маленькой и беззащитной. Игорь заботится о том, чтобы нам задали меньше вопросов, чтобы процедура контроля прошла быстрее. Он берет на себя общение с пограничником. Я здороваюсь, приветливо улыбаюсь пограничнику, киваю и всячески демонстрирую адекватность. Мы слышим глухие удары опускающегося в наши паспорта штемпеля с датой въезда.

– Ну что, девочка моя, мы добрались, я тебя поздравляю! Все хорошо.

Игорь подтянут, бодр, весел и уверен в себе. Он отлично ориентируется и превращается в проводника. Он справляется о расписании экспресса и покупает билеты. Нет ни малейшего сомнения, что вода, кофе и что-нибудь местное с почти забытым, неожиданно приятным вкусом ждет нас за следующим поворотом, в знакомом кафе, а в магазине по соседству – букет свежих цветов для меня. Незнакомые люди, чужие в этих местах, обращаются к Игорю за помощью в ориентации на местности, он охотно и приветливо откликается, показывает на схеме общественного транспорта, как куда добраться, где лучше сделать пересадку. Я ищу глазами собак. Они здесь замечательные – важные, ухоженные, беззаботные. Они счастливы и улыбаются мне.

Игорь чувствует себя в немецком языковом пространстве как рыба в воде. Он считает этот язык очень красивым, лиричным и даже певучим. Я привыкла видеть изумление на лицах носителей языка, узнающих, что родной язык моего мужа – русский. По еле уловимому смягчению взрывных согласных им легче поверить, что перед ними француз или бельгиец. Немецкое произношение и способность думать на языке мгновенно преображают артикуляцию, дикцию, жестикуляцию и мимику Игоря. И его самочувствие.

Этот мир с приветливыми, улыбчивыми прохожими, незыблемым соблюдением границ личного пространства, вписанным в паспорт званием Dr. (доктор) перед фамилией и высоким статусом позиции профессора в глазах окружающих делает жизнь комфортной для Игоря. Здесь бесконечные «Простите!» и «Извините!» являются проявлением вежливости, а не слабости и не имеют ничего общего с признанием своей вины. Здесь никто не ожидает от мужчины, что он сам сменит масло в машине, врежет дверной замок или починит унитаз. Это должны делать профессионалы, некомпетентное вмешательство запрещено и наказуемо. Это освобождает мужчину от комплекса неполноценности. Правила четко прописаны, и они работают. Главное из них – каждый должен заниматься своим делом и делать его хорошо. Игорь здесь – профессионал. А на блошином рынке – любитель.

* * *

Главными моментами в наших отношениях с блошиными рынками я бы назвала обоюдную поддержку и уважение к реакциям самого близкого человека. К искреннему, нескрываемому изумлению в отношении вещи, без которой мы еще вчера легко обходились. Нам обоим понятно, почему вдруг именно этот предмет притянул к себе, почему в нем сосредоточилось что-то важное. Этим ощущениям лучше доверять.

Так было не всегда. Я не знала, что на Западе существуют толкучки, для меня они – атавизм из эпохи советской бедности. У Игоря, который и раньше работал в Европе, был опыт посещения блошиных рынков. Он мне рассказывал о них, но без сильных эмоций, особых тонов и ярких образов. Однако пара-тройка вещиц, которые могли бы стать объектами купли-продажи на блошином рынке, у нас дома была, как бы готовя нас к будущим приключениям.

Первый блошиный рынок, на который меня привел Игорь, был в Берлине в пору зимнего мертвого сезона. Он не произвел на нас особого впечатления. Но позже были рынки в Москве, Базеле, Париже, Мюнхене, Брюгге, Вене, антикварные лавки на Крите, в Тюбингене, Инсбруке и Риме. Материальные следы ушедших миров захватили нас, подарили новый опыт, новые знакомства, множество удивительных историй. Все это сблизило нас, позволило нам быть нерасчетливыми, нерациональными, доверять друг другу и потакать слабостям. Мой Игорь сначала несмело, а со временем все более уверенно и гордо начал делать мне подарки. Подержанными вещами – мне! Разве могла я раньше представить себе такое? И могла ли предположить, какой восторг буду при этом испытывать?

Такое количество подарков и подарочков в повседневной обыденности сложно вообразить. Равно как и разгадать, что же можно сегодня найти на блошином рынке. Мы могли гарантированно рассчитывать, в зависимости от сезона, на незатейливое гастрономическое сопровождение визита на рынок – на кофе, глинтвейн или пиво, брецели, круассаны, булки с сосиской и немногое другое. Остальное, самое важное и интересное – наши (вовсе не обязательно купленные) находки всегда оставались неожиданным сюрпризом.

* * *

При необходимости совершить ту или иную покупку – будь то книга, чемодан, сервиз, перчатки или лампа – в нашей жизни до блошиных рынков мы шли в конкретный магазин, где гарантированно могли найти то, что искали. Это понятная и привычная практика. Для себя, для дома или в подарок мы покупаем в специализированном магазине предметы и вещи, зная примерную их стоимость, представляя себе цвет и размер, имея ясную идею и четкую цель приобретения.

Став постоянными посетителями блошиных рынков, мы с Игорем оказались в сказочной реальности. Потребительское поведение там нерационально, спонтанно. Оно может выглядеть как алогичное и даже совсем странное. Мы позволили себе делать выбор, не руководствуясь трезвыми идеями и аргументами, не рассуждая об острой необходимости той или иной вещи. Напротив, без многих из найденных там старых артефактов современный человек легко обходится. Находя и символически или реально присваивая предметы на блошиных рынках, мы вкладываем время и силы в радость находки, в яркие эмоции.

Мы дарили друг другу ощущения сказки, сна, счастливого детства, находя то, о чем и не мечталось, о существовании чего мы даже не подозревали вчера перед сном или сегодняшним ранним утром, спеша на рынок. Эти ощущения подобны детской радости от покупки нескольких самых лучших игрушек или от появления волшебника на вертолете, который привез «пятьсот эскимо». Это похоже на счастье обладания бесценным сокровищем. Игорь позволил мне чувствовать себя на блошиных рынках раскрепощенно и, сталкиваясь с уникальными предметами, овладевать ими, независимо от стоимости и надобности, и уносить их с собой – в памяти или рюкзаке – с чувством детского восторга.

За окном темно, но вечером мы опять, внимательно изучив в интернете объявления, решили обследовать очередной блошиный рынок. А это значит, что завтра в пять часов утра я,