Ирка на последней фразе громко выдохнула:

— Фу, слава богу. Я уже заволновалась, черт подери. Ну и напугала, Женька. Вот так и закуришь, блин! Конечно, нет этого человека. Потому что и тогда, в прошлом, это был просто мент, со всеми вытекающими. Дорисованный тобой персонаж, с реальностью имел мало общего, а теперь и подавно. Ментовка есть ментовка, а годы идут.

— Нет, Ирка, он был. Я помню, как глаза у него светились. Помню, как он был счастлив.

— И что, тот самый счастливый человек мог такое говорить?

— Нет, не мог.

— Ошибочка. Тут даже не в ментовке дело. Это и есть самая настоящая личность, один и тот же мужчина, и теперь, и семь лет назад, ясно? Не каждый, в конце концов, пойдет в уголовку работать; надо быть человеком определенного склада, особенно на современном этапе развития России-матушки. Но это другая тема. Короче, Женька, кончай убиваться. Все банально, розовые очки на пике гормональной активности никто не отменял.

— Может, и так, не мне судить… Просидела в тот вечер с ним до темноты; гуляли по улицам, планы строили. Шла и представляла: это я с другим, с тем самым человеком, из моих воспоминаний, и хоть на этот вечер мне останется то чувство, из прошлого. Под локоть его взяла, прижалась… У него такие плечи, девочки… Потом изобразила, что мне из дома звонят, машину поймала. Утром написала ему всякой хрени, про какие-то неожиданные обстоятельства, проблемы с мужем или что-то еще, не помню… да он не дурак, все понял. Так что вот и все.

Ирка к этому моменту окончательно убедилась: опасности для нашего маленького благополучного социума нет никакой. Как говорится, пролетело прямо над головой и никого не задело, посему Асрян спокойно встала из кресла и снова затеяла варить кофе. Одна минута тягостной тишины, нарушенной приглушенным Иркиным смехом. Она стояла у кухонной плиты, к нам спиной; засмеялась, а потом повернулась и сказала:

— Девчонки, а знаете, как французы называют женский оргазм? «Маленькая смерть». Little death! Жалко, не знаю, как по-французски… представляете? Не в бровь, а в глаз.

Женька вряд ли слушала Иркины всплески психоанализа, а я почему-то разозлилась. Возможно даже, в первый раз в жизни я очень разозлилась на Асрян. Я сидела неподвижно и чувствовала, как все сильнее и сильнее холодеет тело, руки и ноги становятся деревянными, неживыми.

Я замерзаю, мне плохо. Надо ехать домой.

Ирка прибавила громкости:

— Так, девочки. Пьем кофе. Женька, я тебе сейчас рецептик подгоню, новые антидепрессанты, очень гуд. И попробуй не пить! Я все равно увижу, если захалявишь, понятно? И вообще, все хорошо, и не просто хорошо, а как нельзя лучше. Возражения есть?

Никто не возражал. Как можно возражать против очевидного? Минут через двадцать подъехало такси, я сгребла Женьку в охапку, кое-как напялила на нее пальто и потащила на улицу. Посадила на заднее сиденье, сама села рядом. Слава богу, она больше не плакала, а у меня началось позднее зажигание — тяжелый отбойный молоток наконец-то вырвался наружу.

— Женька… так что же получается, ничего не было? Только иллюзии? Получается, не было любви?

Женька говорила тихо, почти шепотом:

— Да, может, и не было, Ленка. Я теперь ничего не знаю. Какая разница?.. Одно знаю точно, он живет в моей памяти такой, какой был тогда. А теперь вот что… Я очень рада, что вышла замуж, что родила Дашку, и что у меня прекрасный муж. Я буду с ним, и мне будет хорошо. И детям моим будет хорошо. Знаешь, теперь я буду приходить домой не позже пяти.

Каково это на вкус — добивать раненое животное?

Она уронила голову мне на колени, свернулась калачиком и больше не сказала ни одного слова до самого дома.

Я возвращалась в семью последней; время позднее, около двенадцати. Время, не предназначенное для замужних дам. Маленький дворик перед нашим домом всегда забит до отказа; дорогие иномарки терлись друг о друга, раздраженно и высокомерно. Парадная тоже — совсем непривычна для рядового петербуржца, жителя спальных районов. Она просторная, с высокими потолками, широкими лестницами и лепниной на стенах. Я села на ступеньку и дала себе целых пять минут. Собраться, сосредоточиться, войти и продолжить радоваться своей прекрасной жизни. Потому что она и правда очень хороша, моя теперешняя жизнь — в ней есть все, даже слишком много для простого жителя города на Неве. В этой жизни совсем не обязательно страдать; ведь бывает так, что человеку выпадает шанс прожить долгие годы необременительно и с удовольствием. Мне кажется, я заслужила такую жизнь, потому что не была рождена наследной невестой с отцом из Смольного; все, что у меня имелось — результат сложных событий и тяжелого труда. А все остальное — пыль и неприятные воспоминания. Я встала, подошла к нашей двери и достала из сумки ключи. Снова знакомый звук за спиной; можно было даже не сомневаться, кто это; несчастная соседская гостья, опять торопится куда-то в самую темноту. Тот же непонятный сверток с книгами, дешевый запах, сильно поношенное пальто и дурацкая шляпа.

Как можно столько месяцев ходить в одном и том же?

На этот раз я даже успела поздороваться ей вслед, но ответа не последовало, как будто она не слышала. Появление ночной соседки резко переключило ход моих мыслей, в голову пришло несколько очевидных выводов: девушка не совсем в себе; вероятнее всего, хронический клиент психиатрии, судя по одежде и поведению, это раз; и второй вывод: сосед явно скрывает ее, не желая распространяться о проблеме, что само по себе подтверждает первый вывод. Для простой студентки, работающей по ночам, она слишком странно выглядит и слишком странно себя ведет. Не исключено, что глухонемая. Я решила, что утром обязательно выясню через Сергея, что и как. Но в очередной раз забыла.

На майские праздники компания так и не собралась. Оксанка находилась в сезонном эпицентре детских болячек, Женька сказалась больной и осталась дома, с мужем и детьми. Мы с Асрян, будучи свободными от маленьких детей и депрессий, уехали к ней в Финляндию, прихватив Костика и его семейство. Стиль отдыха с тяжелой асрянской руки поменялся радикально — никакого обжорства и избытка алкоголя, а только длинные прогулки, велосипеды и пробежки по утрам. Из прежних удовольствий осталась только баня. Мужчины — первые, на самый тяжелый пар; потом дети, а потом я, Ирка и жена Костика. Как же это современно — три женщины после тридцати, у каждой за плечами материнство, а тела больше похожи на девичьи; на бедрах и животе следы строгой диеты и упорных тренировок. Все как положено — стройные ноги, пресс и даже бицепсы. Только груди слегка тяжелее, чем у юной девушки, и предательские извилистые ниточки растяжек на боковой поверхности живота, но их почти не видно. Косметология делает свое дело — наши дамские сумочки ломились от всевозможных баночек, тюбиков и коробочек немалой стоимости. По крайней мере, у меня и Асрян.

Молодость — вот оно, вечное и ускользающее. Нет ничего дороже, чем молодость.

Идея физкультурного отдыха оказалась не очень-то популярной; мужики поддержали нас больше формально, чем с вдохновением. Основной вид мужского спорта — прятать по укромным местам бутылки дорогого виски, а то вдруг товарищ главнокомандующий окончательно введет сухой закон. Для создания видимости Сергей и асрянский Сашка играли в настольный теннис, а Костик покашливал после утренней сигареты, лежа в гамаке. Погода стояла прекрасная.