– медузы, губки и кораллы. Насколько нам известно, первые следы живых организмов на суше появляются пятьсот тридцать миллионов лет назад. Это означает, что первые животные выбрались на сушу еще до появления растений.

– А что насчет животных с костями? – спросил Джек.

– Первые позвоночные появляются четыреста восемьдесят пять миллионов лет назад.

Список «первопроходцев» оказался таким длинным, что рассказ о них растянулся на много дней. Каждая новая форма жизни, которую Мэтти демонстрировал на стене сарая, отличалась раскраской и особенностями строения: вот моллюск наутилус, вот бесчелюстная рыба, вот ниточки грибов или тонкие волоски, именуемые ресничками.

Он показал нам динозавров и лучеперых рыб, черепах и мух. Показал деревья, на которых растут шишки, и сказал, что они называются голосеменными. Когда они захватили господство на планете, травоядным животным, чтобы выжить на низкокалорийной пище, пришлось вырасти до гигантских размеров.

Он показал график исчезновения видов, похожий на острые пики на ленте сейсмографа.

Через некоторое время мы полюбили эти картинки почти до фанатизма.

* * *

Однажды за ужином я вскрыла упаковку ржаного хлеба, взятую из силосной башни и, уже съев полкуска, заметила, что он заплесневел. Мэтти внимательно осмотрел плесень, предупредил остальных, чтобы не вздумали есть этот хлеб, и, стараясь не показывать испуга, бросился искать в шкафчике с припасами рвотное.

Я приняла лекарство, и под ближайшим кустом меня вырвало. Мэтти ободряюще поглаживал меня по спине.

Он сказал, что плесень ядовита. Смерть мне не грозит, так как я избавилась от большей части отравы, но оставшиеся в организме токсины могут вызвать галлюцинации, как после некоторых видов грибов или кактусов. Пей больше воды и проспись, посоветовал он.

Я проснулась посреди ночи, слабо соображая, где я. Мне показалось, что снаружи слышен звук мотора.

Голова у меня кружилась, глаза застилала пелена. Еле держась на дрожащих ногах, я спустилась с сеновала. Внизу было темно, лишь над ослиным загоном горела зарешеченная лампочка. Животные стояли тесно друг к другу, понуро уткнувшись в стену.

Кто-то похрапывал. Пробираясь мимо спящих, я раздумывала: может, кого-нибудь разбудить. Перед глазами все плыло, мысли путались.

Я толкнула дверь сарая и увидела на улице Лоу и Дэвида. Фары фургона еще горели; в лучах света роилась мошкара.

– Ди осталась там, – сразу сообщил Лоу.

– С ними, – сказал Дэвид.

В слепящем свете фар лиц было не разглядеть, лишь чернели глазницы.

– Она дезертировала, – сказал Лоу.

– Трусиха, – сказал Дэвид.

– Предательница, – сказал Лоу.

– А больные поправились? – спросила я его.

– Да все с ними в порядке.

– Такие же уроды, как раньше, – сказал Дэвид.

– А что с Эми?

– Отсиживалась в подвале.

– Как, все это время?

– Ага. В темном углу. Питалась хлопьями из коробок.

Фары потухли, и открылись передние двери фургона. Наружу вылезли Бёрл и Лука. Дэвид включил фонарик, и они начали выгружать куртки и спальные мешки. У меня словно камень с души свалился, не знаю почему, возможно, потому, что больше никто не приехал.

Только они четверо. И ни одного родителя.

У меня опять закружилась голова. Я прищурилась. За спинами вернувшихся друзей мне померещились силуэты родителей. В темноте их очертания казались размытыми. Или это были их тени? Но это ведь невозможно?

Это были они и в то же время не они, а те, кем они могли быть, но так и не стали. Я почти увидела их такими, другими: они стояли в огороде, среди грядок гороха. Они стояли не двигаясь, руки, как плети, свисали по бокам. От лиц исходило сияние какого-то давно ушедшего света, погасшего задолго до того, как я родилась.

Они всегда были тут, с трудом продираясь сквозь туман в голове, думала я, и всегда хотели быть чем-то большим, чем стали. Они же вроде калек, поняла я. Каждый человек, взрослея, превращается в инвалида – физически или ментально. И тащит за собой ворох проблем, словно сломанную конечность. Все они – люди с особыми потребностями.

Если помнить об этом, злость уходит.

Они жили надеждами на внезапную удачу. Но, так и не дождавшись от судьбы подарка, видели лишь, как утекает время. И так и остались самими собой.

Но все-таки они хотели быть другими. Теперь я постоянно буду держать это в голове, сказала я себе, бредя обратно в сарай. Память о том, кем человек хотел стать, но не стал, остается с ним навсегда. Преследует его всю жизнь.

7

В отличие от биологии уроки поэзии не посещал никто, кроме мелких, да и те ходили, только чтобы не ранить чувства Дарлы, которая относилась к ним с большой заботой.

На следующее утро после галлюцинаций я, еще слабая, сидела рядом с ними за садовым столом и сонно складывала высохшее белье. Я так до конца и не пришла в себя.

Дэвид и Лоу перебрасывались теннисным мячиком с остальными, кто не покидал ферму. Обсуждали новости из особняка и родительскую болезнь.

Похоже, Дарла посвятила урок гончарному делу: до меня доносились слова: «замес глины», «коренное население». И конечно, «мать-Земля».

У Джека эта тема, очевидно, не вызвала особого интереса. Он приоткрыл Библию, пытаясь незаметно заглянуть внутрь.

Дарла прервала свой монолог:

– Это твоя любимая книга?

– Пятая из списка любимых. Если считать серию книг за одну. Я по-прежнему больше люблю свои старые книжки. Библия идет у меня после «Квака и Жаба», «Джорджа и Марты», Книги рекордов Гиннесса и «Уморительных анекдотов».

– А что тебе так в ней нравится?

– То, что это головоломка.

– Неужели?

– Да, и многое мы уже разгадали, – сказал Джек. – Сперва до нас дошло, что под словом «Бог» зашифрована природа. А потом поняли, что такое Троица. С Богом и Иисусом.

– Что именно вы поняли, дорогой мой?

Джек едва успевал переводить взгляд с Шела, который отчаянно жестикулировал, на Дарлу и обратно.

– Если под Богом подразумевается Природа, тогда Иисус – это Наука. Вот почему Иисуса называют Сыном Божьим. Это не означает, что он – на самом деле его сын. У Бога нет спермы.

– Ничего себе! Выходит, ты все знаешь про пестики и тычинки?

– Дарла, он же не детсадовец, – заметила я.

– Короче, это означает, что наука появилась из природы, понимаете?

Он повернул свою записную книжку, чтобы нам было лучше видно.

* * *

Где-то разбилось окно. Какое именно, непонятно, но точно вдребезги. Мимо пробежал Джуси.

– Ну все, я его разбил! – послышался из-за угла его крик. – Окно в ванной!

– Весьма творческое решение, милый мой, – похвалила Джека Дарла.

Джуси прошествовал обратно, бухнулся на соседнюю скамейку и принялся счищать с теннисного мяча осколки стекла.

– Доказательство такое: между Иисусом и наукой очень много общего, –