воды, что всегда сложно для дам на высоких каблуках, и вокруг неловко отряхиваются зонтики, разбрызгивая на меня дождь. Даже при этом, я думаю, что тут я счастливее всего, потому что здесь не нужно никого радовать, кроме себя.

Поездка начинается хорошо. Поезд прибывает вовремя. Мне достается место без соседа, и никто не разговаривает со мной, даже не улыбается в моем направлении. Лучше, когда они этого не делают, потому что мне запрещено разговаривать с незнакомцами, но некоторые из них это женщины, похожие на бабушек; думаю, они не знают правила, что с детьми нельзя разговаривать. И тогда мне стыдно, потому что мой выбор а) показаться грубой, игнорируя их или б) заговорить с ними, нарушив правила. Все идет наперекосяк, когда никто не встречает меня с поезда. Меня забирают не всегда. Иногда мне приходится ехать на автобусе, но я думала, что сегодня папа меня встретит. Он так сказал. Поэтому теперь мне нужно подумать а) поехать на автобусе, но что, если он в пути и прибудет, а меня уже нет. Это его разозлит. Или б) подождать его на станции, но уже темнеет и скоро отбывает последний автобус, если он не придет и я пропущу последний автобус, у меня будут серьезные проблемы.

Я сажусь на автобус.

От автобусной остановки до папиного дома идти десять минут. «Пустяк», говорит он, хотя я никогда не видела, чтобы он ездил на автобусе. Он ездит на BMW. Теперь идет сильный дождь, поэтому я иду как можно быстрее, иногда пускаюсь бегом, хотя сложно бежать с чемоданом. Я добираюсь за семь с половиной минут. Я засекла время.

Я тихо вхожу, отперев дверь своим ключом. Я видела в новостях репортаж о детях-беспризорниках. Мне от него было немного грустно. До того, мне казалось, что наличие собственного ключа делает меня взрослой, но теперь я вру насчет него своим друзьям, чтобы они не посчитали меня странной. Я притворяюсь, что меня тоже кто-то ждет с молоком и печеньем.

Я снимаю обувь и пальто у двери, потому что я уж точно не хочу накапать на блестящий плиточный пол. Я отношу их и свой чемодан наверх, не желая ничего оставлять под ногами, ведь это просто эгоистично и предвещает неприятности. На втором этаже из спальни папы и Элли доносятся звуки. Я знаю, что мне нужно прокрасться мимо их комнаты незамеченной, потому что я не глупая и опознаю эти звуки. Звуки секса это еще хуже, чем звуки ссоры. Дверь их спальни открыта. Это плохо по двум причинам а) есть большой шанс попасться и б) я могу увидеть их, а это мерзко!! Я пытаюсь смотреть в пол. Правда пытаюсь. С чего бы мне хотеть это видеть? Но почему-то мои глаза не слушаются мозга и я невольно поглядываю в ту сторону. Я даже не знаю, почему не смогла сдержаться. Это абсолютно ужасно. Хуже, чем я представляла. Я вижу волосатый зад моего отца, движущийся поступательными движениями возле женщины, которая не лежит на спине, как на картинках в школьном учебнике – Элли стоит на четвереньках. Они все неправильно делают. И звуки, издаваемые ими – пыхтение, крик, учащенное дыхание, словно они уже вечность бегут – доказывают это! Он делает ей больно.

Но что-то другое еще более неправильно. Женщина с моим отцом – не Элли. У нее совсем другая фигура. Для начала, она не беременна, у нее огромные сиськи и мой отец хватает их с таким же энтузиазмом, как карамелизированный арахис, когда Элли высыпает его в миску в качестве угощения.

– Ох, – говорю я невольно. Должно быть, получилось довольно громко. Может, я закричала. Я должна была, чтобы меня услышали сквозь их стоны. Женщина поворачивается, видит меня у входа и начинает отползать от отца, хватая простынь и прикрываясь. Папа сначала меня не замечает, бросаясь к ней со смехом и словами: «Иди сюда, маленькая шалунья!».

Я забегаю в свою спальню, захлопнув за собой дверь.

Когда отец приходит ко мне немного позже, я не сижу на кровати. Теперь кровати вызывают у меня странные чувства. Я сижу на полу, опираясь о батарею. Тепло меня успокаивает.

– Как в школе? – спрашивает он.

– Нормально, – говорю я как обычно.

– Хорошо, хорошо. – Я жду, что он скажет мне пойти помыть руки, спуститься вниз накрывать на стол.

– Кто она? – быстро спрашиваю я, прежде чем могу передумать. Думаю, я заслуживаю знать. Не то чтобы я была лучшей подругой Элли, но если у меня будет новая мачеха, я хочу, чтобы меня предупредили заранее.

– Никто. Ничто, – говорит папа. Он не смотрит на меня. Глядит на стену у меня над головой.

– Ничто? – неуверенно повторяю я, растерявшись.

– Есть женщины, на которых женятся, а есть те, с которыми делают это.

– Ты имеешь в виду, делают секс? – Я хочу дать ему знать, что я не ребенок. Я понимаю.

– Занимаются сексом, да, – поправляет он, и мне стыдно, что я выдала свою необознанность во всем этом. – Женщины, на которых женятся, это что-то. А другие – ничто. Запомни это. Я хочу, чтобы моя дочь это понимала.

Я поеживаюсь. Мне кажется, будто я сделала что-то не так, но не знаю, что именно. Конечно, на самом деле это он поступил неправильно.

– Теперь мой руки и спускайся накрывать на стол. И, дорогая, очевидно, так как та женщина была никем, нам не нужно упоминать об этом при Элли. Это останется между нами.

Он редко зовет меня «дорогой», я не могу этому не порадоваться.

14

Детектив-констебль Клементс

Четверг, 19-е марта 2020

В участке Таннер возвращается за свой стол, так как другой старший офицер передал ему ворох дорожных штрафов, которые нужно проработать. Клементс едва ли замечает свое окружение; оно настолько знакомо, что кажется незначительным. Сворачивающиеся плакаты на стене, расписывающие правила и рекламирующие горячие линии, больше не привлекают ее внимание. Она не знает, стены бежевые или серые. Но она все еще замечает запахи – сегодня участок пахнет мокрой одеждой и грязью; утром прошли два неожиданных ливня. Иногда здесь витает энергия, затмевающая зрение, слух, обоняние; иногда она может просто чувствовать. Опасность или предвкушение. Вызов. Многие ее коллеги прилипли взглядами к телефонам или мониторам, поглощая новости о карантине в европейских городах. Обычным людям говорят оставаться дома, делать так-то. Они заперты, не совсем как преступники, но… У Клементс это в голове не укладывается. Это слишком дико. Ее пронзает ощущение безотлагательности. Ей нужно найти Ли Флетчер.

Клементс быстро подходит к столу и начинает заполнять документацию. Существует миф, что полиция относится к любому делу о пропаже человека, если речь не идет о ребенке или предполагаемом преступлении, как вне